Когда я был в Риме, ко мне подошел один служащий, пожал мне руку и сказал: как итальянский коммунист я желаю вам успеха в вашей борьбе. Это рукопожатие значило для меня больше, чем статья проф. Радиче, и я хочу, чтобы люди знали подлинные взгляды советских инакомыслящих. Я предлагаю устроить мою встречу с итальянскими коммунистами, чтобы рассказать им о Движении за права человека в СССР, высказать критику в их адрес и выслушать критику от них.
С уважением и надеждой
А. Амальрик
Письмо было направлено в «1'Unita», и после двухнедельной проволочки секретарь главного редактора сообщил по телефону Юрию Мальцеву, который перевел письмо на итальянский язык и вел переговоры с газетой, что письмо опубликовано не будет, так как «Унита» «печатает только материалы, выражающие мнение ИКП». После этого письмо было опубликовано в «Il Giornale» 24.11.77. и вышло отдельной брошюрой (Италия), по-русски опубликовано в «Континенте» № 10, 1977 (ФРГ).
Кто работает в КГБ
В начале пятидесятых годов, в маленьком сибирском городе в местный отдел КГБ — тогда он еще назывался МГБ — зашел сорокалетний человек, сказал, что он ненавидит существующий строй, не может дышать этим воздухом, не может больше лицемерить — и просит, чтобы его посадили.
Взволнованные гебисты принялись успокаивать его: «Зачем смотреть так мрачно, ведь не только же темные стороны в нашей жизни. И с чего вы взяли, что мы должны вас сажать, мы боремся с врагами, а вы просто путаник. Успокойтесь, идите домой, работайте, смотрите на жизнь без предвзятости — и вы увидите, что все не так плохо. И еще зайдете поблагодарить нас потом».
Прошло несколько месяцев, никто его не трогал, он начал успокаиваться — и действительно, после этого взрыва что-то переломилось в нем, и жизнь в СССР показалась не такой уж плохой. Через полгода он снова зашел в КГБ: «Товарищи, вы были правы, спасибо вам!» Его дружески похлопали по плечу — и той же ночью арестовали.
Этот эпизод очень характерен для гебистов.
Марксизм — во всяком случае, его советский вариант — был земной религией, и КГБ — своего рода монашеским орденом. Долгое время из всей массы советских функционеров он впитывал, с одной стороны, наиболее фанатичных, с другой — наиболее циничных и лицемерных. Несколько раз за свою историю этот орден резко обновлялся (сначала поколение, которому предстояло погибнуть, физически уничтожалось, позднее — просто выталкивалось на другую работу или на пенсию) — и тем не менее его сущность никогда не менялась.
Чтобы лучше понять психологию сотрудников КГБ — они сами всегда называют себя этим расплывчатым словом «сотрудник», — надо проследить, как и откуда они набирались.
Основу заложили большевики-подпольщики и те, кто до революции боролся с ними, чины царской политической полиции — «охранки», на вторых, впрочем, ролях — нечто вроде инженеров-специалистов при «красных директорах». Дзержинский понимал необходимость специалистов.
Партия хотела контролировать свою полицию — и «органы» все время пополнялись партийными функционерами. «Органы» — название, которое тоже они сами себе дали, сокращение от «органы государственной безопасности». В годы моего детства слово «органы» наводило ужас, сейчас оно кажется скорее смешным, ассоциируясь с половыми органами. Более молодое поколение гебистов говорит «комитет».
Что же касается контроля со стороны партии, то он не всегда удавался: было время, когда «органы» контролировали партию, а не наоборот. Да и сейчас партийные функционеры, попав на работу в «органы», начинают быстро проникаться их специфическим духом.
Комсомол (главным образом слой его высших функционеров) — один из основных поставщиков кадров КГБ. Сейчас существует, например, такая система. Когда ответственный комсомольский работник достигает определенного возраста (35 лет, кажется, ведь комсомол — организация молодежи), то его переводят на другую работу: наиболее отличившихся — в партаппарат, глуповатых и неповоротливых — в профсоюзы или Министерство культуры, золотую середину — в КГБ.