Читаем Срыв полностью

Веселя себя этими невеселыми на самом-то деле планами, собрался, осмотрел номер – задержался на измятом покрывале постели…

* * *

Появился в кафе «Юнайта» вовремя, но никого из участников фестиваля там не увидел. Помялся в фойе под взглядом охранника и, чувствуя все большую неловкость, вышел на улицу. Но на улице ждать тоже было неудобно – вот выйдут сейчас из Дома памяти и увидят его, и сразу пойдут шепотки: «А наш прогульщик-то первым на фуршет!»

Свернул за угол и медленно пошел по улице под названием Юбилейная вдоль невысоких – три, четыре этажа – зданий. То ли новых, то ли просто обшитых сайдингом.

Минут через пятнадцать вернулся к кафе. У входа курили несколько участников фестиваля и о чем-то спорили.

Сергей Игоревич кивнул всем разом, хотел спросить: «Как там, началось?» – но не стал. Да и с ним не заговорили, не ответили на молчаливое приветствие – были увлечены решением, как уловил Сергей Игоревич, проблемы деления народов по языкам.

– Ну вот тувинцы – типичные монголоиды – и отнесены к тюркам. А буряты – этнические братья тувинцев, и по вере тоже, – те же монголы. Это абсурд.

– Нет, нужна некая точка, иначе всё перепутается.

– Пусть лучше перепутается, чем искусственно классифицируется…

– Не всё так просто и с тувинцами, и с бурятами.

– А с якутами? Якуты-то какие тюрки, а?..

В кафе был накрыт не фуршет, а давно забытый в Москве и Европе банкет. По центру зала стояли столы буквой «П», и за ними сидели люди. Тоже о чем-то спорили, смеялись, чокались… Сергей Игоревич тут же увидел Елену за тем столом, что обозначал как бы вершину «П»; она сияла радостной улыбкой, которая явно говорила: фестиваль прошел хорошо, я очень довольна.

Елена заметила его, и окраска улыбки слегка изменилась: появилась виноватость, а может, досада.

«Хватит себя накачивать», – велел себе Сергей Игоревич, сел на свободный стул, без церемоний дотянулся до водки, наполнил рюмку, из которой, кажется, уже пили.

– Серег, давно не видались! – тут как тут возник Дмитрий Абрамович, уже хмельной, но от этого еще более великанистый, что ли. – Чокнешься со старым хреном?

– Почему же старым хреном… Я тоже не молодой удалец.

– Ох-х, мне б твои годы, Сережа… Давай лучше тяпнем.

Звенькнули рюмками, тяпнули. Сергей Игоревич подцепил вилкой пластик рыбы. Пока нес ко рту, Дмитрий Абрамович успел прокомментировать:

– Это наш муксун. Вку-усный. В Москве-то не продают.

– Продают в Москве муксуна, – сказал Сергей Игоревич. – С рыбой лучше стало. Омуль даже бывает.

– Ну и слава богу… Я вот о чем поговорить хотел… Можно?

– Гм… не могу запрещать.

Дмитрий Абрамович мучительно вздохнул, придвинулся ближе, запыхтел в самое ухо Сергею Игоревичу:

– Ты Ольгу ведь знаешь?.. Ну, не важно. Вон сидит, за тем столом, слева, светлые волосы.

– Да, знаю. Позавчера вместе сидели, потом она легла… – И это «позавчера» показалось Сергею Игоревичу страшно далеким; он вспомнил, что и с женой не созванивался больше суток, она неизвестно что заподозрит…

– Ага, – кивнул великан, – и как тебе?

– Симпатичная женщина.

– Хорошо, правильно… И добрая, знаешь… Умная. – Теплое дыхание обдавало ухо Сергея Игоревича. – Не выпячивается, как другие, а умная. Слыхал ее доклад сегодня?

– Не получилось…

– Зря. Так о шорцах мрасского наречия говорила, так душевно, прямо до слез… Но не в этом дело… Влюбился я. Такое дело, Сереж.

Сергей Игоревич улыбнулся:

– Это хорошо ведь. Поздравляю.

– Да не с чем. Старый я. Куда я гожусь?

– Друзья! – поднялся над столом профессор то ли из Бурятии, то ли из Якутии. – Я предлагаю выпить за прекрасных девушек, организовавших такой чудесный фестиваль. Спасибо вам, красавицы!

Пока звучал тост, Дмитрий Абрамович успел наполнить рюмки.

– Ура! – рявкнул перед тем, как выпить.

– Я в ответ хочу поблагодарить всех вас, – тоже встав, заговорила Елена. – Без вас ничего бы не получилось…

Она была в обтягивающем вишневом платье. Коротком. Сергей Игоревич видел над столешницей полоску в три-четыре сантиметра ее ляжек. Кажется, без колготок… Рот заполнила сладковатая слюна, и он с усилием ее проглотил.

– Ни один человек не отказался приехать в наш отдаленный уголок, – продолжала Елена, – никто, по-моему, не отлынивал, не халтурил. Каждое выступление было не только полезным, но и увлекательным, как хорошее произведение литературы. И сообщу сейчас: мы всё записывали и, надеюсь, выпустим книжечку по материалам фестиваля. Согласны?

– Да!.. Отлично!.. Конечно!.. – зазвучали одобрительные восклицания.

– Только, – перекрыло их деловое предложение, – нужно прислать каждому набранный текст на вычитку.

– Это обязательно!.. Естественно!.. – так же восклицая, поддержали его.

Сергей Игоревич помалкивал, старался быть незаметней. Он-то отлынивал и, как ему казалось, схалтурил в своем докладе. Но не по своей воле… Другим была голова занята. «Хм, голова…»

Почти напротив Сергея Игоревича сидел Иван. Тоже смотрел на Елену.

– Так, Вань, мы с тобой и не поговорили нормально.

Иван обернулся на голос. Поправил очки.

– Да, что-то не состыковались. График плотный… Я тебя выглядывал на кофе-паузе, не нашел.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги