– Сначала я запаниковал. Может, она рассказала. Я имею в виду, что я никогда, слышите, никогда не предполагал, что у нее будет ребенок! Я встретил Хетту и влюбился в нее на съемках фильма, который меня наняли монтировать. Но потом, видите ли, ее роль в
–
– Просто уничтожила меня. Дикий мустанг. Не спрашивайте. Однажды ночью, работая над монтажом, я внезапно потерял голову и удалил все сцены и все копии сцен, в которых она участвовала. Я дважды подтвердил все удаления. Продюсеры уже заплатили ей наличными. Я сделал так, чтобы все выглядело как ошибка монтажера. Сбежал из города. Я помотался по Кали[143], в итоге немного поработал каскадером, а потом боролся с лесными пожарами. Я вернулся сюда, чтобы жить с родителями, в надежде, что Хетта тоже вернется сюда. И она вернулась. Вернулась!
Лоран схватил меня, его пальцы сжались, как когти, и я отступила назад. Какие у него были прекрасные глаза, темные, словно тенистая лесная тропа, сияющие доброжелательностью и невинностью. Он проигнорировал меня, когда я велела ему заткнуться.
– Потом я узнал, что у нее родился ребенок, который, как я на девяносто процентов уверен, мой. Я прошел бы тест на отцовство, но я готов поддерживать ребенка независимо от того, чей он.
Лоран на мгновение замолчал, а затем глубоко вздохнул. Я была слишком парализована его пленительной речью и нежным взглядом, чтобы встать и уйти. Я на что угодно бы пошла, если бы мой собственный отец заявил на меня права такими словами.
Когда Лоран заговорил снова, его голос дрожал:
– Моя душа покинула тело, когда я встретил Хетту. Теперь я совершенно пустой человек. Но это нормально, это значит, что я могу признать своего сына. Я знаю, моя душа в безопасности с Хеттой. Я работаю на «Уэллс Фарго»[144].
Некоторое время мы молчали. Барабан все еще звучал. Я сломалась.
– Ты рассказал все это Хетте? Я имею в виду, насчет фильма?
– Пока нет.
– Тогда скажи ей. Может быть, она не избегает тебя. Может быть, ее тошнит от этого фильма. Может быть, она думает, что ты, типа, будешь шантажировать ее им, или что-то в этом роде. Ты ведь не сделаешь этого, правда?
Он честно выглядел ошеломленным.
– Как я могу? Вся ее роль полностью стерта. Я позаботился об этом.
– Хорошо, Лоран. И последнее. Что такое ругару?
Его лицо изменилось, и раз я говорю это, то имею в виду, что оно изменилось заметно. На мгновение, на долю мгновения, он стал кем-то другим. Не животным, не человеком, но, и я говорю об этом со страхом и трепетом, превратился в кого-то чертовски другого. Затем он снова стал самим собой.
– А теперь иди своей дорогой, – проговорила я, скрывая дрожь в голосе. – Я приму сказанное к сведению.
Я выпила побольше воды, затем снова надела респиратор и вошла в толпу. Волны эмоций прокатывались по ней. Я оказалась между чернокожей женщиной, одетой в бирюзовое, и женщиной из Ред-Лейка в футболке и джинсах, как я. Обе чуть не потеряли сыновей, избитых полицией, – там, у реки. Женщины схватили меня за руки. Из их ладоней в мои лилась невыразимая печаль, и я было попыталась освободиться. Но они держали меня крепко, а затем втянули в круг. Старейшина объявил, что танец звенящих платьев предназначен для исцеления людей, и тот, кто нуждается в исцелении, может выйти вперед. Люди подходили со всех сторон. Они поддерживали друг друга. Было ужасно жарко. В голове у меня звенело, и я боялась, что упаду на колени. Страдание бурлило вокруг меня. Одна женщина звала своего сына, другая – свою дочь. Я поняла, что женщины, чьи сыновья были избиты – просто избиты и оставлены в живых, – плакали от благодарности. Как вам это? Вокруг гремела музыка звенящих платьев, барабана, кипящего солнца. Танец продолжался и продолжался. Я стояла позади Хетты, пока она танцевала на месте. То, что нахлынуло на меня, было нелегко чувствовать, и я сопротивлялась ему, но затем волны энергии подхватили меня и понесли, став шире, мощнее, глубже, музыкальнее, целостнее, универсальнее: это бил барабан. Мое бедро болело с той стороны, где я на него упала, но я продолжала танцевать. Я видела пятна и огни, чуть не падая в обморок, но все равно танцевала, снова и снова.