Срезающий время

– Даже взявший у вас деньги майор совершенно не представляет, какое количество рекрутов сгинут по дороге. По глупости или несчастью, это уж как бог даст, но из сотни редко меньше двух десятков. Так-то, мой дорогой сосед. И еще, вы, наверно, не в курсе, что Ашу пришло письмо из Калуги, где, между прочим, упомянуты кое-какие подвиги смоленских путешественников. Жаловался его высокопреподобие.

– Где Калуга, а где мы, – шутливо парировал я.

– Это так, – скептически заметил Есипович. – Только вы в святом месте кучу людей укокошили, и для канцелярии губернатора вам бы этот инцидент просто так с рук бы ни сошел, кабы ни тот майор, которому вы сейчас услугу оказали. Архимандрит в Тихоновой Пустыни хоть и простой настоятель, а до Синода дойти в состоянии.

– Что-то не пойму я вас, Генрих Вальдемарович.

– Да как же вы не можете взять в толк, – с удивлением произнес Есипович, – что любая крупная мануфактура здесь завязана на самого! А вы даже не почесались испросить дозволения. Тем более что маршрут известен, дорогу к Анастасии Казимировне не забыли?

– Так не проще ли было занести самому?

– Изволите шутить? Зачем тогда на службе эта куча прихле… ну вы поняли. Кстати, одна из тысяч, взятая мною у вас идет на убранство только что выстроенной Верхне-Георгиевской церкви. И так делает каждый.

– Генрих Вальдемарович, – с сожалением произнес я, – а вам не обидно за Россию? Что у нас вот так, все через одно место происходит?

Есипович быстро взглянул на меня неожиданно злыми глазами.

– Вы хотите сказать, Алексей Николаевич, что вы не желаете, чтобы все было по-старому?

– Я думаю, что терпеть прежнее положение вещей невозможно, – резко высказался я. – Так больше продолжаться не может. Я ни копейки больше не заплачу ни Ашу, ни Машу, ни кому-либо другому.

Минуты две Генрих Вальдемарович ничего не отвечал, и мы молча стояли напротив друг друга. Лицо Есиповича было красное, как помидор, и носило решительное выражение, но вдруг это выражение поменялось, он рассмеялся и тихо произнес, пожимая плечами:

– Не будем спорить, и надеюсь, кроме меня вы об этом никому не расскажете. Ни вам и не мне менять устоявшиеся реалии, ибо так и до французских событий недалеко. Подумайте об этом, ибо, – прибавил он, покровительственно смотря на меня, – мы даже представить себе не можем, что произойдет, если исчезнет круговая порука. У нас по-другому не выходит. – Сказав это, Есипович повернулся к ожидающему его экипажу и, усевшись, вдруг высунулся: – Конечно, – тихо сказал он, глядя на меня испытующим взглядом, – поступать по совести это ваше право, но помните: якобинство давно вышло из моды. Однако если вы так ратуете за Россию, как и я, мы должны идти одной дорогой, и мои мысли совпадают с вашими. По крайней мере, я так думаю.

Немного по-военному, коротко кивнув головой, словно произнеся: «честь имею», штабс-капитан стукнул рукой по дверце, подавая знак кучеру и оставляя меня в одиночестве.

Мысли неслись в моей голове вихрем, одно предположение сталкивалось с другим, пока я, наконец, не побрел обратно в цех. Без сомнений, все, сделанное Генрихом Вальдемаровичем, направлено только для его пользы. Он давно собирался перебраться в Смоленск, и своим действием набрал дополнительные очки в глазах своих будущих друзей. Но его последние слова… Сплошное противоречие. Однако бог с ним, с Есиповичем. Сейчас стоит подумать, где ставить казарму на тридцать мест. Кстати, по всей видимости, здесь появится первое военное поселение[34].

* * *

Через три дня с момента открытия цеха в двадцати верстах от Борисовки, похоже, свершалось историческое событие. Смоленск просыпался. Тележка пекаря уже протарахтела по улице, прогоняя остатки ночной тишины нескладным перезвоном колокольчиков. Молочник развозил свои бидоны от дома к дому, а вдали слышался рожок рыбака, спешащего предложить дары Днепра. Все эти мелочи не укрылись от внимания Бранда. Момент настал. Дальнейшее промедление могло лишь продлить его страдания. Других занятий у него не осталось: нужно было лишь снять засов с двери магазина, оставив проход свободным, и поправить висевшую на гвозде вывеску, завлекая всех прохожих, чей взгляд мог остановиться на витрине. Последнюю задачу Бранд выполнил, позволив засову упасть с оглушительным, как показалось его напряженным нервам, грохотом. Теперь, когда последний барьер между ним и внешним миром оказался разрушен, он зашел за прилавок, рухнул в мягкое кресло и принялся полировать бронзу пистолетной рукояти. Спустя пару минут он оторвал взгляд от оружия и посмотрел направо. Рота оловянных солдат выстроилась по одной из полок, их оружие и униформа были раскрашены, как подобало императорской армии, а офицер, в окружении знаменосца и барабанщика, был повернут к нему головою и словно спрашивал: «когда поступят новые ружья?» Что ему мог ответить оружейник, если даже в Туле, от его с Полушкиным новинок убегали как черт от ладана?

Колокольчик на двери прозвучал внезапно.

– Иван Матвеевич, здравствуйте.

– Доброго утра… – произнес Бранд, поднимаясь с кресла.