Читаем Средневековье в юбке. Женщины эпохи Средневековья: стереотипы и факты полностью

Годам к 20 перекос выправлялся, частично за счет того, что некоторые девушки, заработав на приданое, возвращались домой. Но главной причиной того, что количество женщин падало, была, увы, смертность при родах. Это была вообще основная причина ранней женской смертности в Средневековье. А поскольку умирали чаще всего именно от первых родов, численность женщин уменьшалась именно в возрастной группе 20 лет, плюс-минус.

Но та же статистика показывает, что если женщине удавалось благополучно пережить первые роды, ее шансы дожить до старости резко возрастали. И после 40 лет перекос снова смещался в пользу женщин — кроме того, что мужчины гибли в различных военных конфликтах, женщины, как и в наше время, вели более здоровый образ жизни и меньше предавались различным излишествам. А поскольку большинство из них к этому времени уже оставались вдовами, это еще и снова увеличивало процент незамужних женщин.

<p>Дерзкие и строптивые</p>

Изменение статуса девушек и отношения к ним, разумеется, отразилось и в литературе. Добродетельные девы, кончающие с собой, чтобы сохранить девственность в неприкосновенности, уступили место решительным и местами достаточно разбитным девицам.

К примеру, героини фривольных городских песенок XIV–XV веков ведут активную сексуальную жизнь, ловко помыкают мужчинами и наслаждаются радостями бытия. Не все эти песенки, конечно, со счастливым сюжетом, кого-то из героинь бросают любовники, кто-то беременеет, а кто-то становится жертвой насилия. Но как пишет Джудит Беннет: «Что самое интересное в этих песнях, так это то, что эти вымышленные девушки — похотливые, беременные, брошенные или изнасилованные — часто ведут себя удивительно напористо и дерзко. Одни отвергают мужчин, другие высмеивают мужчин, третьи умно отвечают мужчинам. Одна вымышленная девушка нетерпеливо отмахивается от своего потенциального любовника: “Какой смысл во всех ваших разговорах? Ты не найдешь во мне ту идиотку, какую ищешь”, — и отсылает его к более доверчивым женщинам… Другие девушки встречают трудные обстоятельства с поразительным мужеством, придумывая, как заставить отцов платить за содержание своих незаконнорожденных детей, как скрыть свою беременность или как заставить парня на себе жениться… Другими словами, девушки в этих песнях не являются ни целомудренными, ни социально пассивными».

Ориген кастрирует себя, чтобы монахиням было безопасно лежать рядом с ним, Роман о Розе, манускрипт 1490–1500 гг., Франция

Но еще любопытнее, что девственные мученицы из популярных произведений того же времени (как на латыни, так и на местных просторечных языках) тоже стали совсем другими — не пассивными страдающими жертвами, а грозными воинами добра. Например, святая Агата в ее крайне популярном житии, написанном в XIV веке, отважна, остра на язык и местами ведет себя откровенно дерзко, продолжая язвить и оскорблять своих врагов даже во время пыток, которым они ее подвергают. Это святая, так сказать, нового формата — благочестивая, стойкая, чистая, но при этом дерзкая, смелая и непокорная.

Вроде бы два разных жанра, стоящих чуть ли не на противоположных концах культурного наследия своего времени, — простонародные песенки и религиозные «жития». И между их героинями настоящая пропасть, ведь большинство христианских мучениц были девами благородного происхождения и воспитания (или хотя бы преподносились так), а в песенках шла речь о простолюдинках из самых низов — работницах и служанках. Но при этом образы на удивление схожи, и это не случайно, среднестатистическая девушка Позднего Средневековья стала достаточно активной и самостоятельной, чтобы это нашло свое отражение в культуре, причем, как обычно, в преувеличенном виде.

Впрочем, Джудит Беннет видит в этом не только отражение действительности, но и страх, появившийся в патриархальном обществе из-за увеличения числа свободных и относительно независимых женщин. «Эти буйные — и несколько неуправляемые — вымышленные девы — симптомы тревоги по поводу незамужних женщин в частности и женщин вообще… Проще говоря, “безмужние” девицы считались лишенными контроля, необходимого их полу… Одинокие женщины были в какой-то степени независимы, что выходило за рамки идеала, согласно которому каждая женщина должна была находиться под присмотром какого-то мужчины».

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология