— Чоюнкулак — вестник конца мира. На каждом волоске его серого ишака будет висеть по одному колокольчику. Когда он выедет из-за своей горы, колокольчики издадут страшный звон, и все люди на свете будут ввергнуты в пучину адских мучений. И первым, кто пойдет в эту бездну, будет мулла, заставляющий своих учеников петь хором. Так настанет конец мира…
Все молча переглянулись. Иманбаю стало страшно, ему показалось, что все тело его леденеет, будто он попал на тот свет. Со злостью посмотрел Имаке на девушек и келин, стоявших напротив. «Потому и сказано, что женщины потеряют совесть! — думал он. — Стоят среди мужчин и не стесняются. Вместе с аксакалами пришли на собрание и смотрят на всех бессовестными глазами». Такими же чужими показались Имаке учитель и ученики. Его старшая дочь Мыскал этой осенью пошла в школу. Сейчас она стояла среди других школьниц, часто взглядывая на отца. На девочке была дырявая шуба, старинная тюбетейка с пучком совиных перьев на макушке и большой перламутровой пуговицей над самым лбом. Видимо, жена. Иманбая давно берегла эту тюбетейку. После рассказа Барпы Иманбай, видя свою дочь среди учениц, не только не радовался, а горевал. «Глупая женщина, — ругал он про себя жену, — это она во всем виновата, заставила меня послать дочь в школу. Я ей покажу!» Иманбай смотрел на дочь, которая пела вместе с другими ученицами, и отчаянно шептал губами:
— Не пой! Пусть поют другие. Не пой, говорю!
Мыскал не понимала знаков Иманбая. Она решила, что отец хочет, чтобы она пела лучше других, и изо всех сил старалась перекричать остальных школьниц. А Иманбай злился еще больше.
— Не пой, говорю, не пой, Мыскал!
Началось собрание. Вынесли две скамейки и поставили, придвинув одну к другой. Из школы вышел уполномоченный округа, Саадат, Сапарбай и еще два человека. Они сели на приготовленные скамейки. Через минуту Саадат встал.
— Дорогие товарищи, друзья и сородичи! — председатель аилсовета, как всегда, засунул пальцы за пояс, голову несколько откинул назад. — Общее собрание трудящихся аила объявляю открытым. Для ведения собрания надо избрать президиум. Кого предложите председателем и секретарем?
Со всех сторон раздались голоса:
— Саадата, сына Зарпека!
— Осмона, сына Бектемира.
— Из женщин Бюбюш, невестку Канимета.
— Карымшака, сына Бекхожа.
Курман поднял руку.
— Товарищ председатель аилсовета, у меня есть предложение.
— Тише, товарищи! — Саадат окинул взглядом всех сидящих. — Слова просит Курман, сын Мергена.
— Дать! Дать!
Курман встал, снял шапку. Он начал говорить громко, с таким серьезным видом и так отрывисто, будто собирался ругаться.
— Сегодняшнее собрание имеет особенно большое и глубокое значение, потому что посвящено такому важному событию, как выход газеты на родном языке в прошлом угнетенного киргизского народа. Поэтому я предлагаю избрать председателем пастуха Самтыра.
— Ой, батыр, — улыбнулся Саадат. — Самтыр сейчас в горах пасет отару. Как же ты сделаешь его председателем собрания?
— Почему он сегодня в горах?
— У него есть бай, который нанял его. Разве Самтыр хозяин самому себе!
— С тех пор как пришла советская власть, нет таких бедняков, которые не были бы хозяевами своей жизни, — возразил Курман. — Сын кула Самтыр с самого детства работает батраком у Киизбая. Почему он до сих пор не свободен?
— Спроси у Киизбая, который нанимает батраков.
— Нет, не у Киизбая, а у тебя, товарищ председатель аилсовета, надо спросить! — не унимался Курман. — Позвать таких бедняков, как Самтыр, было твоей обязанностью. Я вношу предложение объявить выговор председателю аилсовета Саадату, сыну Зарпека, за то, что не выполнил возложенных на него обязанностей по созыву такого ответственного собрания. Пусть краснеет. Это первое. А во-вторых, не начинать собрания до тех пор, пока аильный исполнитель не поедет за Самтыром и не привезет его сюда.
— Ой, а подумал ты про короткий день поздней осени? — засмеялся Карымшак. — Саадата вы можете заставить краснеть, а удлинить короткий божий день вам едва ли удастся!
Раздался смех. Джакып поднял руку.
— Товарищ председатель! Можно внести предложение?
— Можно, говори, — ответил Шарше за председателя. — Не то я сам скажу.
Саадат мотнул головой в сторону Джакыпа в знак того, что дает ему слово.
— Курман прав, — начал Джакып. — Если бы на нашем собрании председательствовал Самтыр, это было бы очень хорошо. Но его здесь нет, а пока он приедет с гор, будет темно.
Кто-то иронически заметил:
— Верно говорят — пока плешивый причешется, и той кончится.
— Ой, кто это там перебивает меня! — Джакып бросил недовольный взгляд туда, откуда раздался голос. — Поговорку свою положи в карман. Мы не плешивые, а наше собрание не той. Дальше. Собрание, посвященное выходу первой газеты, пусть возглавляет Бюбюш, невестка Канимета. В члены президиума я предлагаю Иманбая, а не Карымшака.
Многие поддержали Джакыпа.
— Правильно, пусть собрание возглавляет Бюбюш!
— Верно, Иманбая надо выбрать!
— Оттого, что Карымшак один раз не посидит в президиуме, он не похудеет.