Сразу после войны

Она была большой любительницей чая, пила его с причмокиванием, вытирая кончиками платка пот, утверждала, что одна может выпить, сколько угодно, да вот беда — заварка кусается; без нее пить — никакого вкуса, без сахара можно, а без заварки — никак…

Лешка тоже завел в городе приятеля. Рассказывал про него взахлеб — умный, смелый, сильный.

— Кто он? — спросил я. Лешка подумал.

— Должно быть, в органах служит. Прямо об этом он не говорит, но по его намекам понял — там.

— На Кавказе шантрапы разной невпроворот, — на всякий случай предупредил я. — Вся шваль сюда съехалась. Мой совет — поосмотрительнее будь.

Лешка пообещал привести своего знакомого к нам, но тот все почему-то не приходил. Встречался с ним Лешка в городе. Через некоторое время получил он деньги на «до востребования» — мать прислала. Вечером сказал Ксюше:

— Завтра за сыном поедем!

Ксюша обрадовалась, будто сто тысяч по облигации выиграла.

Да и как ей было не обрадоваться. Она каждый день вспоминала сына, тревожилась, говорила, что люди, у которых она его оставила, хоть и хорошие, но все же чужие. Я понимал Ксюшу — мать.

Утром они уехали. А вечером пришла Лизка. На этот раз одна.

— Куда же свой хвост подевала? — спросила Степанида.

— Выходной устроила. — Лизка рассмеялась, покрутила головой. — А Ксюша с Лешкой где?

— Уехали! — объявила Степанида. — Через неделю обещали вернуться — с приплодом.

Лизка помолчала, потеребила косу.

— Прибавится Ксюше забот. Пожила бы в свое удовольствие, пока молода.

— Она — мать, — сказал я. — Вот когда родишь, тогда поймешь, что это такое.

Лизка зевнула, присела на корточки возле костра.

— Еще не нагулялась.

— Когда-нибудь догуляешься, — сказала Степанида. — Понесешь, а он — в кусты.

Лизка убрала с юбки соринку, улыбнулась.

— От меня, Степанидушка, никто не убежит! Нет на свете такого парня, которого я приворожить не смогла б.

Степанида фыркнула.

— Лешку-москвича не приворожишь! Он к Ксютке прилепился, будто клеем намазанный.

Лизка вскинула голову, ноздри у нее затрепетали, как у оленихи.

— Может, поспорим?

— На что?

— Если завлеку Лешку, ты полтыщи выложишь, если устоит он, я принесу деньги.

— Откуда возьмешь столько-то? — засомневалась Степанида.

— Займу, — беспечно откликнулась Лизка.

Степанида подумала и согласилась.

— Дуры! — рассердился я. — Разве можно на такое спорить?

— Не шуми, — остановила меня Степанида. — Все равно у нее ничего не получится.

Лизка добавила:

— Да и не нужен мне Лешка. Я только свою правоту доказать хочу.

«Шут с тобой, доказывай», — подумал я. Видел я, как Лешка Ксюшу любит, и не сомневался — плакали Лизкины денежки. Она решила у нас заночевать — побоялась одна возвращаться: в городе и окрестностях объявилась какая-то шайка, раздевали прохожих, налеты на ларьки устраивали. Одни люди говорили: «Главарь у них грузин», другие возражали: «Русский он, только похож на грузина».

Степанида испуганно сказала:

— Как бы сюда не пожаловали.

— Пускай приходят, — ответил я. — Денег у нас нет, добра тоже не нажили.

— Тебе легко так говорить, — проворчала Степанида. — А у меня, сам знаешь, сберкнижка.

Лизка усмехнулась.

— Много ли скопила, Степанида?

Она не любила таких расспросов, сразу начинала жаловаться на свою судьбу, утверждала, что ей, немощной старухе, жить трудно. Так она запричитала и сейчас.

— Не прикидывайся! — напустилась на нее Лизка. — Ты старухой лет через двадцать будешь.

Степанида испуганно смолкла, потом, неожиданно рассмеявшись, объяснила:

— Это я по привычке себя так назвала. Старухам пощедрей подают.

Я покосился на Витька — он не упускал возможности прицепиться к Степаниде. Но в этот вечер Витек был тише воды и ниже травы: после Лешкиного отъезда сильно загрустил. «Как бы припадок не начался», — с беспокойством подумал я и поискал глазами ложку, которую в случае припадка — так наказала Ксюша — надо будет протолкнуть ему в рот. Ксюша это делала ловко, а как получится у меня, я и понятия не имел…

Ксюша и Лешка воротились, как и обещали, через неделю. Денек выдался — лучше не пожелаешь. Солнце припекало, будто весна наступила, и только с моря тянуло холодком и пахло солью. Я с наслаждением вдохнул, помассировал ногу — все надеялся, что хромота поубавится. Посмотрел из-под руки вдаль — движется что-то. Вначале решил — померещилось, потом Ксюшу и Лешку узнал. Шли они по тропке, кусты и камни огибали. Эту тропку мы протоптали. Раньше в город только Степанида ходила, а теперь нас пятеро было, да и Лизка с ухажерами тоже траву мяла, камушки ногами раскидывала.

Степанида и Витек, несмотря на хорошее утро, еще спали. А я пораньше встал — в город собрался: деньги кончились, надо было чувяки продать. Теперь решил: «С Ксюшей и Лешкой побуду, может, им помощь понадобится».

Мальчугана нес Лешка. Тот, видать, сомлел, дремал на руках. Какой он, издали не было видно.

— Идут! — крикнул я, обернувшись к хижине.

— Чего орешь? — откликнулась спросонок Степанида.

— Ксюша с Лешкой воротились!

Почти тотчас Степанида вышла, наспех одетая. Прищурившись, посмотрела на тропку.

— Ничего не видать.

— Полевей смотри, вот они — уступ огибают.

Степанида кивнула.