Спрут

Ответа не было. Он выхватил из кармана револьвер.

— Кто там? Отвечай, а то стрелять буду.

— Нет, нет, нет, не стреляйте! — крикнули в ответ. — Пожалуйста, осторожно! Это я — Хилма Три!

В растерянности Энникстер сунул револьвер в карман. Он шагнул вперед и столкнулся в воротах лицом к лицу с Хилмой.

— Господи! — пробормотал он. — И напугали же вы меня! А что, если б я и впрямь выстрелил?

Хилма стояла перед ним сконфуженная и растерянная. На ней было платье из белого органди, очень строгое, без цветов или каких-либо украшений. В таком скромном наряде она казалась еще выше ростом, так что глаза ее приходились вровень с глазами Энникстера. Это несоответствие размеров Хилмы с ее сущностью таило в себе особое очарование — очаровательная девица, почти ребенок, рост же в пору мужчине.

Наступило неловкое молчание, а потом Хилма залепетала:

— Я… я вернулась поискать свою шляпу. Я подумала, что оставила ее здесь.

— А я ищу свою! — воскликнул Энникстер. — Надо же, какое совпадение.

Оба рассмеялись от души, как маленькие. Натянутость немного рассеялась, и Энникстер с неожиданной прямолинейностью взглянул Хилме в глаза и спросил:

— Ну как, мисс Хилма, ненавидите меня по-прежнему?

— Нет, что вы, — ответила она, — я никогда не говорила, что ненавижу вас.

— Ну тогда, что я вам неприятен. Говорили ведь?

— Мне… мне неприятно было то, что вы хотели сделать. Это меня обидело и рассердило. Я не должна была с вами так разговаривать, но вы были сами виноваты.

— Вы хотите сказать, не надобно было говорить, что я вам неприятен? — спросил он. — А почему нет?

— Да потому… потому что мне никто не неприятен, — сказала Хилма.

— Стало быть, я могу думать, что это и ко мне относится? Так или нет?

— Мне никто не неприятен, — повторила Хилма.

— Да, но я-то добивался большего, — смущенно сказал Энникстер. — Мне хотелось бы, чтобы вы вернули мне свое доброе расположение, помните, я просил вас об этом. И сейчас прошу. Мне хочется, чтоб вы хорошо относились ко мне.

Внимательно, с неподдельной искренностью Хилма смотрела на него:

— А зачем? — спросила она простодушно.

У Энникстера от удивления даже язык отнялся. Он совершенно растерялся пред лицом такой искренности, такого простосердечия и не знал, что сказать.

— Видите… видите ли… — бормотал он, — да я и сам не знаю, — внезапно вырвалось у него. — То, бишь, — продолжал он, тщетно подбирая слова, — я и сам не знаю, почему. — И тут он решил солгать, надеясь этим чего-то добиться.

— Мне приятно, когда окружающие меня люди любят меня, — сообщил он. — Мне… мне хочется всем нравиться, понимаете? Да, вот именно, — продолжал он более уверенно. — Мне неприятно думать, что кто-то может меня недолюбливать. Так уж я устроен. Таким уродился.

— В таком случае можете быть спокойны, — сказала Хилма. — Я к вам отношусь безо всякой неприязни.

— Вот и отлично, — сказал Энникстер рассудительно. — Отлично! Только погодите-ка, — перебил он сам себя. — Чуть не забыл. Этого мне мало. Я хочу вам нравиться. Ну, что вы на это скажете?

Хилма на миг задумалась, склонив голову и глядя рассеянно в сторону освещенного окна сыроварни.

— Я об этом как-то не думала, — сказала она.

— Ну так подумайте теперь, — не отставал Энникстер.

— Я как-то никогда еще не задумывалась над тем, что кто-то должен мне особенно нравиться, — сказала она. — Это потому, что я ко всем отношусь одинаково хорошо, неужели же непонятно?