Спрут

— Сколько раз я ему говорила, что глупо давать ребенку все это в тетрадку переписывать, — со снисходительным укором сказала миссис Дайк. — Ну что она может знать о народных правах?

— Да ладно тебе, — отвечал Дайк, — она все это вспомнит, когда подрастет, и учителя научат ее уму-разуму. Тогда она начнет помаленьку расспрашивать и разбираться в жизни. И ты, мать, ошибаешься, — продолжал он, — если думаешь, что она не знает, кто враги ее отца. Как по-вашему, ребята? Вот послушайте! Я ведь ей почти и не рассказывал про железную дорогу и про то, что меня оттуда вытурили, а вот третьего дня, когда я чинил изгородь возле железнодорожного полотна, Сидни играла тут же рядом. Притащила свою куклу и разные тряпочки и играла, будто за кучей жердей у нее дом. И вот проходит сквозной товарный поезд — сборный состав из разных концов штата Миссури и порожних вагонов из Нового Орлеана, — и когда он прошел, что бы, вы думали, сделала моя дочка? Она понятия не имела, что я за ней слежу. Так вот она бежит к изгороди и плюет вслед служебному вагону, потом просовывает сквозь изгородь голову и, верите ли, показывает поезду язык. Мать говорит, что она так делает всякий раз, как видит поезд, и никогда не перейдет через пути, не плюнув. Ну, что вы на это скажете?

— И каждый раз я делаю ей замечание, — серьезно промолвила миссис Дайк. — Откуда взялась у нее эта манера плеваться и языки показывать? И ничего смешного тут нет. Мне просто страшно делается, когда милая, кроткая девочка так злобствует. Но она говорит, что другие дети в школе ничуть не лучше. Господи, — вздохнула она. — Ну, почему все эти начальники в Управлении так жестоки и несправедливы? Господи, да если бы мне дали все сокровища мира, разве могла бы я быть счастлива, если б знала, что хоть один ребенок меня ненавидит и плюет мне вслед. И тут ведь не один ребенок, а все подряд, так Сидни говорит. А сколько взрослых ненавидят железную дорогу, мужчин и женщин, вся округа, весь штат — тысячи и тысячи людей! Неужели их начальство никогда об этом не задумывается? Неужели они такие бесчувственные, что не замечают ненависти, которая их окружает, не видят, что порядочные люди зубами скрежещут при одном упоминании о железной дороге? Зачем им нужно, чтобы их ненавидели? Нет, — продолжала она, и слезы выступили у нее на глазах, — нет, поверьте мне, мистер Пресли, владельцы железной дороги — злые, жестокие люди, и нет им никакого дела до страданий бедных; им только бы получать свои восемнадцать миллионов прибыли в год. Им все одно, любят их или ненавидят, это им неважно — главное, чтоб боялись. Но ведь это же грех, и Господь их когда-нибудь покарает.

Вскоре гости распрощались, и Дайк услужливо подвез их в своем фургоне до самых ворот фермы Кьен-Сабе. По дороге Пресли вспомнил о том, что говорила миссис Дайк, и навел самого Дайка на разговор о ТиЮЗ железной дороге.

— Строго говоря, — ответил Дайк, — мне-то особенно обижаться не приходится. Полеводы — дело другое, ну а что касается хмеля, так им у нас мало кто интересуется. Это такая мелочь, что правлению дороги даже нет смысла повышать на него тариф. Вот фермеров крепко поприжали. А на хмель тариф справедливый. Против этого не возразишь. Недавно я даже в Боннвиль съездил, чтоб проверить: два цента за фунт — цена божеская, всякому по карману. Да, — заключил он. — Теперь, надо думать, я хорошо подзаработаю. И то, что меня с дороги поперли, скорей всего вышло к лучшему. Как нельзя кстати. В самый подходящий момент. У меня было кое-что отложено про черный день, и тут как раз подвернулась возможность заняться хмелем с гарантией, можно сказать, что цена на него в течение года вырастет в четыре, а то и в пять раз. Мне, так сказать, представился хороший случай, и хотя в намерения правления дороги вряд ли это входило, они оказали мне большую услугу, вытурив меня. Так что теперь моя красавица пойдет с осени учиться в пансион.

Минут через пятнадцать Пресли и Ванами расстались с бывшим машинистом и быстро зашагали по дороге, которая привела их на ранчо Кьен-Сабе и прямо к дому Энникстера. Вокруг дома царила непривычная суета. Заинтересовавшись, они некоторое время стояли, наблюдая с улыбкой за происходящим.