Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

— Как ты мог? — тихо спросила она, откинув завесу приторной вежливости. — Как же ты мог?..

— Я императорский соглядатай, — негромко вымолвил Курцио. — Моя обязанность — знать все, что происходит между землей и небом. Моя забота — считать, сопоставлять и планировать. Я сосчитал наши возможности, соотнес с заботами и тратами. И записал вывод. Один плюс один равняется двум. Потратив что-либо, ты становишься беднее. Это очевидно. И этой очевидностью я поделился с вами. Увы, получилось бесполезное метание жемчужин обратно в пучину.

Рука Биэль дернулась так, словно женщина хотела дать ему пощечину, однако душевная боль, отразившаяся на лице Курцио, остановила уже поднятую ладонь.

— Неужели ты, в самом деле, ничего не понял? — прошептала она.

'План Курцио был математически точен и расчетлив. В основе его лежала, как уже сказано выше, констатация того, что императорская власть:

А) Сейчас на пике своих военно-финансовых возможностей.

Б) Не может и не сможет в дальнейшем контролировать территорию Ойкумены, неизбежно теряя влияние и доходы.

Следовательно, писал автор, не нужно растрачивать и без того скудеющие ресурсы, стремясь удержать то, что удержать невозможно. Следует:

А) Признать суровую истину — общий кризис неразрешим посильными средствами и наверняка выйдет за пределы жизни одного поколения.

Б) Постараться не собирать воду решетом, удерживая неудержимое, а взять то, что находится в границах досягаемого, прочее же — оставить на произвол судьбы [до поры].

В рамках этого предложения императору следовало для начала занять максимум возможного на любых условиях у всех и каждого, кто готов дать Короне в долг. Будущие обязательства не имели значения, поскольку их заранее никто не собирался выполнять, имело значение лишь золото и серебро в казне Мильвесса. Эти средства должны были пойти на завершение растянувшегося процесса превращения феодального ополчения в постоянную армию, где основной ударной силой оказались бы конные роты, организованные по образцу графа Шотана Ашхтвицера. Не дожидаясь окончания этого процесса, действуя не позднее весны, Оттовио энергично обрушивался на королевство Северо-Востока, однако не для того, чтобы привести к покорности зарвавшегося губернатора-конге в традиционном шаблоне подавления региональной вольницы. Курцио предлагал настоящий завоевательный поход, в рамках которого элита губернии уничтожалась физически, прочие же «переподчинялись» непосредственно императору. Само королевство административно упразднялось и подлежало объявлению личным доменом Готдуа. Параллельно этому следовал отказ от исполнения долговых обязательств, полный вывод всех войск с иных территорий, прекращение любой поддержки кого бы то ни было за пределами Северо-востока, хоть вооруженной силой, хоть деньгами и продовольствием.

Иными словами, Оттовио и его соратники закукливались в рамках одной провинции, бросая остальной континент на произвол судьбы. Учитывая, что император оказывался держателем наибольшего, прогрессивно организованного войска и невозвращаемых кредитов, личный домен императора естественным образом превращался в анклав стабильности, прочие же земли становились территорией беспощадной войны всех со всеми. И, разумеется, люди/капиталы из этой «зоны смерти» устремились бы под защиту «мини-империи», дополнительно укрепляя ее силу, ослабляя прочих конкурентов.

Далее, по мысли Курцио, предстояло бы долгое и последовательное, лишенное пагубной спешки возвращение беззаконных территорий под руку Готдуа, уже на новых принципах, с дроблением королевств на более мелкие территориальные сегменты и установлением абсолютного верховенства императорской власти. Завершить этот процесс собирания земель предстояло не детям и даже не внукам, а скорее правнукам Оттовио.

Прекрасная идея, отличный план, безукоризненно обоснованный и надежный как часовой механизм. Однако…'

Луна осветила кабинет шпиона, будто залив жидким серебром. Свет природный объединился с искусственным, и в этом смешении лицо Монвузена казалось принадлежащим более мертвецу, нежели представителю мира живых. В дальнем коридоре прошлепали чьи-то ботинки, видимо припозднившийся курьер спешил доставить ночным секретарям очередное послание. Организованный главным шпионом всеведущий механизм не засыпал, трудясь равно днем и ночью.

— После всего… — тихо вымолвила женщина.

— Я служу… — Курцио задумался и неожиданно поправил самого себя. — Служил империи. Я присягал великому замыслу, грандиозной идее имперской власти, пред которой склоняются все, от края до края мира.

— Как презренный Дан-Шин? Я думала о тебе лучше.

— Он раб, который не может обойтись без хозяина. Дан-Шин служит человеку. Я — абсолютной власти.