Спор о варягах

Эпизод с признанием варягов звучал вначале как лозунг борьбы за национальную независимость русского государства: в эпоху, когда летописец описывал этот эпизод, византийский престол и византийская церковь притязали на верховенство над Русью; в этих условиях заявление о том, что русская княжеская власть исходит не от византийского императора, а из иного источника, звучало гордо. А что до вывода княжеской династии из-за границы, то такая родословная была обычной для многих династий Европы: французские короли выводили свою родословную от троянцев, немцы — от римлян, и т.д.

Позже этот же эпизод получил звучание, оскорбительное для патриотических чувств русских людей.

Затем он воспринимался как доказательство законности и естественности господства правящих эксплуататорских верхов в России и, соответственно, положительно оценивался реакционерами и отрицательно — прогрессивными мыслителями.

Далее он приобрел прямо противоположное значение: принимался революционерами как оружие против великодержавного шовинизма и отвергался сторонниками старого режима.

Наконец, в наше время его вновь выдвигают как довод в пользу реакционной и порочной исторической концепции... Значит ли это, что принадлежность

Николай Иванович Костомаров, участник дискуссии 1865 г. (фото 1870-х годов)

.^г1ит II Пвчаг-

В Вадькевичъ въ ВзршэвЬ изъ фотогра И Мбчковскаго

Михаил Петрович Погодин, участник дискуссии 1865 г., гравюра с фотографии начала 1870-х годов

к прогрессивной исторической школе обязывает отрицать достоверность этого эпизода?

Норманисты всегда обвиняли антинорманистов в том, что те жертвуют научными принципами в угоду национальному самолюбию. В свою очередь антинорманисты предъявляли норманистам обвинение в тенденциозности и злономеренном искажении истины. И те и другие отличались острой нетерпимостью в отстаивании занимаемых позиций, и те и другие отталкивали от себя ученого, отрицающего достоверность хоть одного какого-нибудь положения их системы, и спешили зачислить его в лагерь противника.

Конечно, и у тех и у других на их подходе к историческим материалам сказывались национальные чувства и политические симпатии, в одних случаях благородные, в других — неприглядные, у одних резко, отчетливо и намеренно проводимые, у других — слабо, подсознательно, незаметно для них самих. Несомненно, что многие ученые старались беспристрастно, непредвзято разобраться в материале, найти объективное решение — таких-то чаще всего не принимали ни в тот, ни в другой лагерь.

Но вполне очевидно, что выяснение побуждений, приведших того или иного ученого к определенному решению, хотя и помогает уяснять причины популярности той или иной теории в данной среде, но не может служить аргументом в споре, не может опровергнуть ничьих доводов, не может определить справедливости или несправедливости теорий и их доказательств. Чтобы выяснить, кто и в чем прав, надо обратиться к самим этим доказательствам.

Давайте же обратимся к доказательствам, рассмотрим утверждения и доводы обеих сторон, положим аргументы на чаши весов. Ведь Погодин обращался к нам с апелляцией, пора ее разобрать.

Часть И.

Аргументы на чашах весов

1. Суть норманизма и согрш йеНсН

Идея, в которой заключается дух и суть норманизма, собственно говоря, почти никогда открыто не высказывалась норманистами, не выдвигалась и не защищалась. Норманисты-ученые обычно не заявляли, что ставят себе целью доказать неспособность славян к самостоятельному историческому развитию вообще, природную тупость и пассивность народных масс России. Многие из этих ученых субъективно и не ставили себе такой цели. Они лишь провозглашали и защищали частный тезис, — но тезис, послуживший конкретным воплощением этой общей идеи, ее материальной основой, — тезис о том, что в древности славяне не сумели цивилизоваться, создать государство и высокую культуру самостоятельно, без призвания норманнов.

Неблаговидное дело возведения этого тезиса в абсолют, развития его в общую идею о природном превосходстве германцев над славянами норманисты-ученые, вне зависимости от того, придерживались они сами этой идеи или нет, обычно предоставляли политикам и журналистам. Впрочем, иной раз она проскальзывала и в ученых трудах профессоров — например, в уже приводившихся высказываниях Шлёцера. Эта идея широко известна и в другом обличье — в виде фашистской «расовой теории», учения о природном превосходстве «нордической расы», северных арийцев, над всеми прочими.