Читаем Сполошный колокол полностью

Прокофий Коза тут же вызвал в избу стрельцов. Двоих отправил охранять дом Гаврилы. Двое должны были постоянно быть при Гавриле. Даже теперь, во Всегородней избе.

— Спасибо. — Гаврила поклонился собранию. — Хоть и не по праву мне этот почет, этот караул, а без него, видно, не обойтись. Особенно теперь… Слушайте, что я вам скажу, и решайте, как быть. Бедные меньшие люди стоят за город стеной, а ведь многие из них голодно живут… Ходил я по городу, смотрел. Детишки в бросовых кучах роются, еду ищут, как собачата бездомные. Не бывать этому в свободном городе во Пскове!.. У всех богатых посадских людей, у всех дворян сегодня же надо отобрать лишки и поделить между людьми многодетными, бедными, вдовам раздать и детям их.

Дворяне и посадские из богатых промолчали, а все остальные сказали:

— Так и будет!

— Давно пора! — воскликнул с порога Томила Слепой.

— Вернулись? — обрадовался Гаврила.

— Я — с победой! — выступил из-за спины Томилы Донат. — Отряды воеводы Татищева разбиты и отступили от Острова. Пленные дворяне во дворе.

— Вы ко времени пришли. Завтра идем на Хованского всем городом, — сказал Максим Яга.

Гаврила поднял свою больную руку, требуя тишины. Он обратился к дворянам:

— Я надеюсь, что вы не затаите на город обиды. У нас одна беда, и нам надо пережить ее вместе, делясь друг с другом последним. Завтра я жду дворянское ополчение в седле. Если вас не будет, то всем вам быть в тюрьме. Вы лишены будете не только избытков ваших, но и всего имущества и домов своих. Я сам поведу завтра войско на Снетную гору.

Донат был мрачен. Он ждал похвал за победу, а ее даже не заметили.

Подошел к Гавриле:

— Я выполнил твой наказ. Теперь позволь мне поединок с врагом моим Зюссом.

— Сегодня не позволю. — Гаврила обнял его. — Вот побьем завтра Хованского, тогда с Богом.

— Хорошо, — согласился Донат. — Я могу идти?

— Нет. Сейчас будем думать о завтрашней битве. — Увидел, что Ульян усаживается на лавке поудобнее, спросил его: — Ульян, а почему ты еще здесь?

— А где же мне быть? — удивился Ульян.

— Как — где? Возле острожка перед Власьевскими воротами.

— Иду! — Ульян встал. Подошел к Гавриле, замялся.

— Что у тебя?

— Дело одно! Отойдем в сторону.

Отошли. Ульян положил Гавриле незаметно от других в здоровую руку грамотку, полученную от Пани.

— Велено передать тайно, — сказал Ульян и быстро ушел.

Гаврила не удивился. Сегодня его разучили удивляться. Разжал ладонь. Грамотка была мала. Развернуть грамотку не успел. Стрельцы-телохранители подвели к нему Мирона.

— Вот, староста, к тебе рвется.

— Что случилось, Мирон? — спросил Гаврила.

— Да то и случилось. Убил я голубя. Вот он. — Вытащил мертвую птицу из сумки.

Гаврила спрятал грамотку в зепь, взял птицу. Так и есть. На ноге торбочка. И не пустая. Гаврила достал из нее клочок бумаги.

Старосту окружили все, кто остались во Всегородней избе решать судьбу завтрашнего сражения. Гаврила развернул голубиное письмо. Читать не стал, вспомнил о Мироне.

— За меткость твою, — сказал ему, — за большое радение в службе награждаю тебя, Мирон, саблей с дорогим камнем.

Такая сабля была в кладовой Всегородней избы. Ее отобрали у Собакина.

Счастливый возвращался Мирон к своей пушке на Гремячей башне, а Гаврила тем временем читал странную грамотку, добытую в небе. Неизвестный писал неизвестному: «Пришло два гусака, привели своих гусят да с ними сорок белых ворон горемычных».

— Вот тебе и на́! — крякнул Максим Яга. — Загадка.

— Два гусака, гусята, белые вороны, — задумчиво проговорил Томила. — Пожалуй, загадка не больно-то хитрая…

Его перебил Донат:

— Два гусака: это я и Томила. Гусята — мой отряд. Белые вороны горемычные — пленные дворяне, которых мы привели.

— Все как будто сходится, — согласился Гаврила.

А Донат вдруг покраснел как рак: он вспомнил клетку с голубями.

— Ты что розой рдеешь? — спросил его Гаврила.

— А это ему стыдно, что он старому человеку слова не дал сказать, — усмехнулся Томила Слепой. — Впрочем, я давно не видел его краснеющим. Мы ведь и на пленных катались, как фараоны египетские.

— О всех делах забыть! — приказал Гаврила. — Думайте об одном — как согнать Хованского со Снетной горы.

Пока знатные стрельцы раскидывали мозгами, Гаврила прочитал и вторую грамотку, которую получил от Ульяна.

Прочитал и глазам своим не поверил. Вскочил резво на ноги:

— Задержать Ульяна! Доставить его немедля к нам во Всегороднюю избу!

Все всполошились, но Гаврила приказал думать о предстоящей битве и на вопросы отвечать не пожелал.

Гонец вскоре вернулся один. Взмокший, красный.

— Ульян Фадеев бросил отряд, с которым ходил на приступ острожка, и бежал к Хованскому.

— Измена за одним столом с нами сидела, — горько сказал Гаврила и бросил на стол тайную грамотку. — Именем государя без всякой совести ищут новых предательств.

Томила Слепой взял Ульянов «подарочек», прочитал вслух. Сам государь просил старосту Всегородней псковской избы принести ему, государю, свою вину, уйти из города в полк к Хованскому, и за то Гавриле Демидову была обещана государева милость.

Гаврила вдруг весело засмеялся:

Перейти на страницу:

Все книги серии Великая судьба России

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза