Но пора за дело! Я села за заляпанный чернилами письменный стол, вырвала лист бумаги из середины мятой тетради, достала из стаканчика карандаш и написала торопливое письмо. Торопливое потому, что не хотелось долго задерживаться на том утешительном вранье, из которого оно, собственно, и состояло. Ага! Вот конверт, а марку наклеит Гарри.
Теперь надо порыться в подсознании. Я вырвала из тетрадки еще один листок, квадратными буквами накорябала: "Фиалка" — и принялась лихорадочно писать, словно околдованная чарами Шанталь:
Карандаш внезапно замер, и я уставилась на лист бумаги, словно увидела призрак. Разумеется, я не верила, будто моей рукой водила какая–то потусторонняя сила, так же, как не верила — я вздрогнула — в зловещую атмосферу Тропы Аббатов, когда ступила на нее в прошлый понедельник. Просто мой разум связал обрывки информации, которые… Но почему катафалк и фамилия Уилкинсон оказались вместе? И тут до меня дошло. По пути в Чейнвинд–холл Гиацинта сказала, что этот драндулет им продал гробовщик Уилкинсон, после того как полностью перешел на кремацию.
Значит, Фиалка породнилась с семьей гробовщика? Довольно мрачное родство. Но, возможно, она пошла на этот шаг от отчаяния — после неудавшегося союза, плодом которого явилась я…
Решив вырвать еще один лист, я потянулась за тетрадью и вдруг прочла в правом верхнем углу: "Фиалка Трамвелл". Трясущимися руками осторожно перелистнула обложку, кляня себя за то, что не осмотрела комнату раньше. Все записи в тетради оказались на французском. Не важно, на полках рядом с письменным столом полным–полно старых тетрадей.
Пристроив на коленях увесистую стопку, я за четверть часа просмотрела все. Две принадлежали Лилии. Я быстро переворачивала страницы, стараясь понять, что чувствовала эта девочка, которая совершенно не знала арифметики, но весьма грамотно писала, — по крайней мере, так считал ее учитель. Вспомнив, в каком возрасте сама проходила те же темы, я пришла к выводу, что Лилии тогда было лет восемь. Я бегло просмотрела "Латынь" Гиацинты, "Анализ литературных произведений" Примулы и взялась за "Композицию" Фиалки. Меж первых страниц притаился вложенный листок бумаги. На нем был изображен гроб, в котором сидели, взявшись за руки, два улыбающихся уродца. Под рисунком вычурным почерком вилась подпись: "Фиалка Трамвелл любит Артура Уилкинсона". Отлично, она влюбилась в гробовщика еще в детстве, а став взрослой женщиной, укатила из родного дома, из страны и даже сменила религию ради человека, которого ее семья считала недостойной партией. Все это вовсе не означало, что Фиалка не может быть моей матерью. Она могла пасть жертвой какого–нибудь проезжего донжуана, пока Артур устраивался в Америке. А может, сам Артур и был моим отцом?
Я задумчиво грызла кончик карандаша. С одной стороны, мне трудно было представить, чтобы Фиалка подбросила к чьей–то двери ребенка от дорогого Артура, но она явно обладала решительным характером. А если несвоевременная беременность угрожала разрушить отношения с любимым человеком, то можно понять, что Фиалка выбрала любимого, а не ребенка… Понять–то можно, вот только ребенок этот — я. И в таком случае меня ничто не связывает с настоящей матерью, а значит, не было никакого резона искать её… Именно эту мысль упорно пытался внушить мне Гарри.
Тишину детской прорезал нестройный бой часов, и я поняла, что скоро придется спуститься к обеду и предстать перед сестрами, не выдав, что знаю их преступную тайну. "Преступную тайну! Кто ты такая, Тесса, чтобы судить других?" — раздался насмешливый голос папы. Мне даже показалось, что он стоит у меня за спиной.
Но тут я вспомнила другое любимое изречение папы: "Людей любишь не вопреки их недостаткам, а благодаря им" — и улыбнулась. Я проникла в этот дом с целью найти свою мать и должна обрести ее, кем бы она ни оказалась: женой гробовщика миссис Артур Уилкинсон, Гиацинтой или Примулой Трамвелл, пусть это и невероятно звучит. Но ведь есть еще Лилия… Я вывела это имя на чистом листке, подумала, жирно подчеркнула и приписала внизу: