Спящий мореплаватель

— С вашей матерью я познакомилась как-то утром и хорошо ее помню. Она очень прилично говорила по-английски, хотя было в нем что-то… не знаю, неизбежный отпечаток Леонардо Сорсано Хоррина[76] и Havana Business. И конечно, ее вызывающий наряд… Одеваться в яркие, психоделические цвета здесь, в Неваде, в те годы, и ходить босиком было, между прочим, дерзко. Она шла в церковь анабаптистов в надежде, что ее там накормят. Я предложила ей помощь и отвела в магазинчик своих подруг. Подруги умерли, а магазинчик до сих пор на месте. Они пекли потрясающий хлеб, тесто замешивали своими руками, и готовили жаркое из цыплят, которое возвращало веру в жизнь. Мы много разговаривали, я имею в виду — мы с вашей матерью, и она открыла мне то, что я и так знала, что она кубинка и еще что она троюродная сестра Элисы Годинес, первой жены Батисты. И еще она мне рассказала, что ее брат утонул, а одна из ее сестер совершила самоубийство каким-то ужасным способом, не помню, каким именно. Но она, однако, не сказала мне, что У нее есть дети. Я вспоминаю, что однажды она назвала вашу семью нехорошим словом, pigsty[77], да точно, именно это слово она употребила, каким бы странным это вам ни показалось, тогда мне тоже это показалось странным. И я сожалею не только потому, что это грубое слово, неподобающее для рассказа о собственной семье, я сожалею, потому что догадываюсь, что это может означать для вас лично. Еще она сказала, что поедет в Долину Смерти. Когда я спросила ее, что можно делать в этой пустыне, она сказала в ответ очень странную вещь, что она едет к друзьям выращивать овец. Два дня спустя она пришла в школу, где я преподавала, и подарила мне маленькую игрушечную гитару с привязанными к колкам разноцветными лентами. Гитара была, правда, симпатичной, и видно было, что она давно возит ее с собой, потому что она была вся грязная. Сзади она написала мое имя и свое. Может, поэтому из моей слабой и скудной памяти не стерлось имя Амалии Годинес. Эта гитарка долгие годы лежала у меня в кабинете. Но потом я переехала, и гитарка исчезла, как ваша мать.

«ТАК БЫЛО ПРИДУМАНО» [78]

Она не станет узнавать, какова была дальнейшая судьба ее матери.

Хотя ей будет очень любопытно, как вышло, _что женщина, которая говорила, что бежит с Кубы в поисках английского джема и косметики Элизабет Арден, стала пасти овец в Долине Смерти.

Но потом она подумает, что, в конце концов, ее мать была женщиной с юмором, улыбнется и перестанет об этом думать.

Она поймет также всю бесполезность подобных поисков. И если речь идет о ее романе, какая нужда в том, чтобы все строго соответствовало действительности?

ИСТОРИЯ МАМИНЫ

Опасный и полный неожиданностей путь пришлось пройти Мамине, чтобы найти прибежище на безымянном пляже. Она шла шестьдесят семь дней и столкнулась со значительно большим количеством неприятностей. Нескончаемые два месяца и одна неделя нечеловеческого напряжения в попытке убежать с одного конца острова, с далекого востока, на другой, чтобы попасть, непонятно зачем, в шумную, небезопасную Гавану.

«Мой крестный путь» — обычно называла его она в те редчайшие моменты, когда вспоминала о том, о чем хотела бы забыть. О том пути, пройденном с болью в сердце, о родных, оставленных позади мертвецах, под знаком кровавых расправ над другими, чужими, но от этого не менее личных и жутких, которые она видела и оплакивала вдоль страшных дорог проклятого острова

Шестьдесят семь дней среди разрухи и кощ-мара расовой войны с худшим из документов: темная кожа и лицо, прекрасное, но лицо негритянки, дочери рабов, скорбное лицо беглянки, дочери мандинги и эмбуйла[79].

Это было в 1912 году. Всего четырнадцать лет назад испанская империя, развалившись, спустила свои флаги, а десять лет назад над башнями Эль-Морро[80] и Ла-Кабаньи взвился, рядом с американским, флаг нового государства (созданный Теурбе Толоном для Нарсисо Лопеса), флаг начинающейся, неуверенно демократической Республики Куба. Четырнадцать лет независимости успели ознаменоваться несколькими забастовками, двумя войнами и двумя интервенциями со стороны США, как будто было недостаточно десяти лет смертей, столкновений, эпидемий, голода и насильственных переселений, выпавших между 1868 и 1878 годами, как будто они всего лишь предваряли другие, с каждым разом все более разрушительные катастрофы, которые уже тогда неумолимо готовились обрушиться на молодую незадачливую республику.

Тогда ее звали не Мамина, ее называли полным настоящим именем Мария де Мегара Кальседония. Ей и ее брату Хуану Хакобо повезло родиться в 1886 и 1887 годах соответственно, в годы относительно счастливые, поскольку испанская корона вынуждена была после кровавой войны, которую ни одна из сторон так до конца и не выиграла, отменить рабство на «всегда верном острове Куба»[81].