Спящий агент

Всего пять дней, а ощущение, будто прошла вечность. Всего пять дней, когда они обсуждали случившееся и надеялись, что Кнут вот-вот выздоровеет. И уж, во всяком случае, успеет принять участие в сегодняшнем собрании акционеров. А вместо этого ему с каждым днем становилось хуже, и новость, что генеральный директор крупнейшего в Европе энергетического предприятия тяжело и, возможно, смертельно болен, разлетелась по миру, как лесной пожар.

Жизнь Тома в развалинах, а Кнут дожидается смерти в палате интенсивной терапии в Каролинском госпитале.

Разыгрывается спектакль – в равной мере абсурдный и трагический.

Том стоял на сцене в арендованном большом зале на нижнем этаже Музея современного искусства. Свободных мест нет – три сотни активных владельцев акций и журналистов из разных стран, и столько же стоят в конце зала и в проходах. Те, кому не нашлось места, следят за происходящим на больших телеэкранах в вестибюле.

Том, Гелас и председатель совета директоров Оскар Дальшерна составляли трио солистов в спектакле, который можно было бы назвать «В ожидании Кнута». Приходилось импровизировать, потому что все планы и наметки пошли псу под хвост.

– К сожалению, вынужден повторить: достоверной информации, когда Кнут Сведберг сможет приступить к своим обязанностям, я не располагаю, – развел руками Оскар Дальшерна.

– Вы собираетесь кого-то назначить исполняющим его обязанности, пока Кнут не вернется? – спросил один из инвесторов.

– Мы над этим работаем.

– А он вообще когда-нибудь вернется, как вы считаете?

– Я не врач, но, разумеется… мы надеемся, что состояние его стабилизируется и он пойдет на поправку.

– Ходят слухи, что он умирает, – сказал журналист по прозвищу Афтонбладет-Йозеф[22].

Я не врач, сказал Дальшерна. Анонимная фигура закованного в белые доспехи врача, который попросил их удалиться из палаты, наверное, навсегда врезалась в память Тома. Как и страдальческое, почти неузнаваемое лицо Кнута. Последние дни он долго не мог заснуть.

Но Кнут и Ребекка… ему было стыдно, но он не мог заставить себя по-настоящему сострадать умирающему другу.

Оскар, который вел собрание, явно выдохся. Гелас, умница, немедленно это заметила, вышла на середину сцены и взяла у него микрофон. Оскар оживился, а Том почувствовал чуть ли не гордость – вести собрание при таком накале страстей решится не каждый, тем более добровольно.

– Оскар уже сказал – мы на текущий момент очень мало знаем. Болезнь редкая, и никто не в состоянии точно прогнозировать исход.

– Широко обсуждается версия, что Кнута отравил подосланный русский шпион. Что вы можете сказать по этому поводу?

В зале зашумели. Задавший вопрос Афтонбладет-Йозеф чуть не подпрыгивал от любопытства.

Но они были готовы к вопросу. Перед собранием Гелас полчаса разговаривала с крупным функционером из Министерства иностранных дел.

– Нам объяснили, что на начальной стадии расследование засекречено, поэтому ответить на этот вопрос я не могу. Прежде всего потому, что не знаю ответа.

– О’кей, я понял. Вы не можете комментировать слухи из политических соображений.

Журналист вложил в эту фразу весь доступный ему сарказм.

– Никто не может лишить вас права истолковывать мой ответ как вам заблагорассудится.

– Но реакция России была довольно резкой, не так ли?

– Об этом спросите в МИДе. Мы не высказываемся по внешнеполитическим вопросам.

Оскар Дальшерна заерзал на стуле, но промолчал. Не стал ввязываться в дискуссию.

Журналист повернулся к Тому.

– Вы отвечаете за отношения с Россией, насколько мне известно. Каково ваше мнение?

Куда делся второй микрофон? Свет прожекторов ослепил Тома, и он беспомощно завертел головой.

Гелас молча протянула ему грибок микрофона и поощрительно улыбнулась. Он сразу успокоился.

– Том Бликсен, – не унимался Афтонбладет-Йозеф. – Как вы считаете – получит Швеция русский газ или нет?

Том попытался собраться с мыслями. У него появилось ощущение, что каждое его слово будет взвешено на ювелирных весах. Нет права на неточность. Официальное высказывание нельзя взять назад.

Он прокашлялся и сделал паузу, лихорадочно обдумывая форму. Краем глаза заметил, как напряженно и выжидающе смотрят на него Гелас и Оскар.

И не только они. Внезапно в зале воцарилась тишина. Такое ощущение, что все – и крупные инвесторы, и представители пенсионных и банковских фондов – уставились на него, будто каждое его слово может решить их судьбу. Возможно, это и так. От того, как они истолкуют его слова, зависит курс акций. Многомиллионные, если не многомиллиардные суммы.

Одно он знал твердо: приукрашивать нельзя. Правда обязательно настигнет тебя на повороте, поставит подножку, и ложь во спасение обернется разочарованием и паникой.

Потерявшее доверие акционеров руководство предприятия… такого допустить нельзя.

– Лично я считаю, что договор о шведской ветке русского газа в настоящий момент… скажем так, очень трудно привести в гавань. Сначала все должно успокоиться. Повторяю, это мое личное мнение.