Спящие от печати

Нюрочка молчала, прикрыв глаза: ей надо вырастить Саню. Внешний мир, опасно просторный, хочет, чтобы она воспринимала его, растрачивая себя на чувства, не укрепляющие Саню. А этого Нюрочке не положено…

− На цепь нашу немую посадили! Не иначе, − беспокоилась Тарсевна. − Верёвку она бы перегрызла... Я так думаю. А ты?

И снова не отвечала Нюрочка; она должна сохранять себя − для Сани, дремлющего на коленях, совсем ещё не окрепшего. Её жизни должно хватить на то, чтобы...

− Уж не там ли она? − расстраивалась Тарасевна в одиночку. − А не подойдёшь, не проверишь. Автоматчики стоят... И как нам быть?

Но нельзя Нюрочке вовлекаться в напрасную трату сил, расходовать их на лишние слова − нельзя. И она только пожимает плечами в ответ.

− Полина! Ещё вилки прихвати! Одна, вон, под столом валяется, − распоряжалась учительница. − Подбери... Вот какой дикий режим к нам заявился! Зачем он?! Рабовладельческий?.. Он хуже того, который был!.. Скажи, Нюра: кому это надо было? К нам его завозить? Режим этот отсталый? А?

− Не знаю... − Нюрочкиных усилий должно хватить на то, чтобы вырастить Саню, сохранить, выучить, и тогда он сам решит, что нужно делать с этим миром. − ...Опять новый передник у вас?

Довольная своим видом, Тарасевна погладила себя по животу.

− С вопросительным знаком, − сказала она. − Благодетель, депутат, мне этих передников надарил − видимо-невидимо! Нет, всё-таки не режут нас тут, как овец! Не то, что на Кавказе. И не в цепях мы, русские, здесь живём, в Столбцах наших!.. Немая только куда-то запропастилась. И всё… А зачем я зашла? Сказать зашла: завтра мне в день сторожить. Зато послезавтра дома буду. Если тебе в магазин сбегать надо, я за маленьким тогда опять пригляжу. Запищит − качну коляску, будь спокойна. Только вот завтра − не смогу: работаю.

+ + +

Тарасевна дождалась, когда девочка снова уйдёт с тарелками на кухню, и зашептала от порога:

– Как спать ложимся, она на молитву встаёт. И утром тоже. А я без единой молитвы всю жизнь прожила… В монашки бы не ушла Полина, этого боюсь. И ведь книги какие серьёзные приносит! Читаю без неё − и не разберусь. Вот, антихрист − он человек? Или кто?

− ...Когда хорошее считается плохим, а плохое хорошим − это царство его, − ответила Нюрочка неохотно.

− Оно уже не только его: наше! − с чувством произнесла Тарасевна. − Всё земное царство − такое... Шиворот-навыворот и мы теперь живём: всё! Вписались!

− Так мой дедушка про это говорил. А про остальное...

− И я про остальное не знаю! С одной стороны глядишь, религия нужна − чтобы народ в узде держать. С другой стороны глядишь – она вся на наше угнетение. Ты-то как считаешь? − ожидала ответа старая Тарасевна, переступая с ноги на ногу в нетерпении.

Но с осторожностью отирала Нюрочка подбородок младенца проглаженной белой тряпицей и улыбалась, не сводя с него глаз.

− ...Вот! Без немой и поговорить в бараке не с кем! − хлопнула себя по тощим бокам Тарасевна. − У твоего-то мужа я про это не спрошу! Не за начитанного ты, Нюра, вышла. Не обижайся. А только грубая порода его, простая. У тебя одной спрашиваю: для угнетенья нашего молиться нам разрешили?

Нюрочка пожала плечами, не поднимая склонённой головы.

− Мы водкой торгуем, − покраснела она. − Нам про высокое думать нельзя. А если по книгам... На наше угнетенье то, что делается не по религии. Так, наверно.

+ + +

Разговора не получалось. И оттого немного томилась Тарасевна, поглядывая с порога в две стороны. Но в коридоре ничего особенного не происходило, а ответы Нюрочки казались ей куцыми, вялыми: на троечку с натяжкой.

– ...Из-за водки вам виноватиться перед нами − нечего! – рассердилась тогда учительница. – Кому не надо, тот не напьётся. Вот Иван твой − и при водке, и трезвый всегда. А кому выпить надо − вы тут при чём? Зато голодом не сидите! Не как другие бестолочи. Зятя бы моего научили − так зарабатывать, чтоб самим обутыми, одетыми быть и ещё родителей подкармливать... Нечего краснеть, если время такое пришло! Наоборотное. А всем, всем − приспосабливаться надо... Полина! Стаканы поставь назад! Блюдо неси одно, с крышкой вон той.

Тарасевна снова дождалась ухода Полины.

− Это свёкор вас затюкал. Застыдил. А сам − никакой не рабочий класс!.. Он, когда партийный был, горнякам часы урезал, из принципа! А они ведь таких фуфайками душили... И этого, вашего, тоже − прижали разок возле конвейера. Не до конца, правда, а рёбра-то ему намяли. Если бы парторг не подошёл − уехал бы он по ленте, вместе с отработанной породой, в отвал, свёкор ваш распрекрасный... Потом кровью долго харкал, законник! Но я скажу тебе прямо: во всём твоя свекровь виновата, квашня: не пресекает... Распустила его. Да ещё сама рюмочку любит: по всей пьёт! В нормировщицах разбаловалась. А ты их, Нюра, привечаешь!

− Они эту комнату сохранили для нас, − покачала головой Нюрочка. − Не продали её. И для свадьбы все деньги с книжки сняли. Вот, сами теперь ходят без гроша... Нет. Они для нас всегда хорошие будут.