Терри задремал на складном стуле в нескольких ярдах от блокпоста. Ему снилась жена. Она открыла кафе. Там подавали пустые тарелки. «Но, Рита, на тарелке ничего нет», – сказал он и вернул тарелку. Однако Рита вновь протянула ее ему. Так продолжалось почти вечность. Пустая тарелка переходила из рук в руки. Терри сердился все сильнее. Рита молчала, только загадочно улыбалась, словно знала какой-то секрет. За окнами кафе сезоны менялись, как слайды в старом стереоскопе «Вью-мастер»: зима, весна, лето, осень, зима, весна…
Он открыл глаза и увидел, что над ним стоит Берт Миллер.
Первым делом Терри подумал не о сне, а о том, что произошло раньше, у забора, когда Клинт Норкросс, высказавшись насчет выпивки, унизил его в присутствии еще двух мужчин. Раздражение, оставшееся после сна, смешалось со стыдом, и Терри окончательно осознал, что не создан для работы шерифа. Пусть Фрэнк Джиэри забирает ее, если хочет. И пусть Клинт Норкросс общается с Фрэнком Джиэри, если желает иметь дело с трезвым человеком.
Везде горели походные лампы. Мужчины с винтовками на плечах стояли группами, смеялись, курили, ели армейские пайки из скрипучих пластмассовых контейнеров. Бог знает, откуда они взялись. Несколько человек опустились на колени на асфальт и бросали кости. Джек Албертсон дрелью сверлил дыры в бульдозере, чтобы закрепить над лобовым стеклом стальную пластину.
Член городского совета Берт Миллер хотел знать, нет ли где огнетушителя.
– У тренера Уиттстока астма, а дым от покрышек, которые зажгли эти говнюки, тянет сюда.
– Конечно, – ответил Терри и указал на ближайший патрульный автомобиль. – В багажнике.
– Спасибо, шериф.
Миллер направился за огнетушителем. Игроки в кости восторженно заорали – кому-то удался бросок.
Терри поднялся со складного стула и пошел к патрульным автомобилям. По пути расстегнул пояс с кобурой и позволил ему упасть на землю. Ну и хрен с этим дерьмом, подумал он. Просто хрен с ним.
В кармане у него лежали ключи от четвертого патрульного автомобиля.
С водительского сиденья пикапа службы по контролю за бездомными животными Фрэнк наблюдал за молчаливой отставкой исполняющего обязанности шерифа.
– Он сделал это сам, – ответил Фрэнк. – Я не связывал ему руки и не вставлял в рот воронку. Мне жаль его, потому что ему не хватило мужества для этой работы, но я также завидую ему, потому что он уезжает.
– Нет, – согласился он. – Я пойду до конца. Ради Наны.
– Нет. – Потому что мужчины здесь и рвутся в бой.
Толстый мотылек сидел на «дворнике» пикапа. Фрэнк включил «дворники», чтобы согнать его, потом завел двигатель и уехал, но, в отличие от Терри, он собирался вернуться.
Сначала Фрэнк остановился на Смит-стрит, чтобы проведать Элейн и Нану в подвале. Они лежали на положенном месте, спрятанные за стеллажом, укрытые простынями. Фрэнк сказал телу Наны, что любит ее. Сказал телу Элейн, что сожалеет об их разногласиях. Это была правда, хотя тот факт, что она продолжала доставать его, даже пребывая в неестественном сне, бесил Фрэнка.
Он запер дверь подвала. В свете фар пикапа заметил на подъездной дорожке лужу, образовавшуюся в большой выбоине, которую он все собирался залатать. Лужа переливалась зеленым, коричневым, белым и синим. Это были остатки нарисованного Наной дерева, которое смыл дождь.
Когда Фрэнк добрался до центра Дулинга, часы на здании банка показывали 00:04. Наступил вторник.
Проезжая мимо круглосуточного магазина Зоуни, Фрэнк заметил, что кто-то разбил витрины.
Муниципальное здание еще дымилось. Фрэнк удивился тому, что Норкросс разрешил своим приспешникам взорвать место работы его жены. Но мужчины, похоже, изменились… даже доктора вроде Норкросса. А может, просто стали такими, какими были прежде.
В парке на другой стороне улицы мужчина по непонятной причине резал автогеном тронутые патиной брюки статуи первого мэра города, на голове которого красовался цилиндр. Фонтан искр отражался в темном щитке сварочной маски. Чуть дальше другой мужчина, в стиле Джина Келли из фильма «Поющие под дождем», качался на уличном столбе; он держал в руке член и поливал мостовую, распевая какую-то пиратскую песню:
–