Спящие красавицы

Она вспомнила, что и Троя воняла: груды трупов, костры, рыбные кишки заботливо не замечались богами — гребаное спасибо за все, ребята, мы замечаем только то, что хотим — и тупые ахейцы топали по побережью, отказываясь убирать останки, позволяя крови спекаться на солнце и покрывать ржавчиной их доспехи. Но это ничто по сравнению с неизбежной вонью современного мира. Хотя она была молода и впечатлительна, в те дни до лизола и хлорки.

Между тем, Энджела задала справедливый вопрос, и её голос звучал почти здраво. По крайней мере, в настоящий момент.

— Я знаю о твоем ребенке, потому что читаю мысли. Иногда. Время от времени. Я лучше читаю мужские мысли — они попроще — но я довольно неплохо читаю и женские.

— Тогда ты знаешь… я не хотела.

— Да, я это знаю. И я была слишком жестока к тебе. Не подумала. Извини. Много чего произошло.

Энджела проигнорировала извинения. Она была сосредоточена на тихой декламации заученных ранее рифм — небольшой комфорт, который она создавала, чтобы обеспечить достаточно света, когда наступала темнота, и никого не было рядом, чтобы её разбудить, того, с кем можно было поговорить и освободить свой разум от того, что она сделала.

— А надо было. Каждый мужчина, которого я убила, причинял мне боль, или причинил бы мне боль, если бы я дала ему такой шанс. Я не хотела убивать эту девочку, но я не могла позволить, чтобы такова была и ее жизнь.

Вздох, который Эви выдала в ответ, был густым, полным настоящих слез. Энджела говорила правду, только правду, и ничего, кроме правды существования в то время и в том месте, где её застигли обстоятельства. Конечно, шансы были минимальными, что они с Энджелой смогли бы поладить: так или иначе, эта женщина была испорченной и сумасшедшей. Тем не менее, Энджела была не далека от истины: они причиняли ей боль, и они, вероятно, причинили бы боль той девочке, чуть позже. Это ведь мужчины, а все мужчины любят причинять боль. Земля их ненавидела, но любила удобрения из их убитых тел.

— Почему ты плачешь, Эви?

— Потому что я чувствую все это, и мне больно. А теперь заткнись. Говоря словами из Генриха IV, игра начинается. У меня дела.

— Какие дела?

Словно в ответ на этот вопрос, дверь в дальнем конце Крыла А с лязгом отворилась, и послышались шаги. Это был доктор Норкросс, офицеры Мерфи и Куигли, и двое незнакомцев.

— Почему они прошли сюда? — Выкрикнула Энджела. — Эти двое не имеют никакого права здесь находиться!

— Тише, я тебе сказала — произнесла Эви. — Или я заставлю тебя замолчать. У нас, кажется, возникло взаимопонимание, Энджела, так не порть этого.

Клинт остановился перед камерой Эви. Женщина подошла и встала рядом с ним. Под ее глазами были фиолетовые мешки, но сами глаза были яркими, без грамма сонливости.

Эви произнесла:

— Здравствуйте, Микаэла Коутс, также известная как Микаэла Морган. Я Ева Блэк. — Она протянула руку через решетку. Тиг и Рэнд инстинктивно двинулись вперед, но Клинт протянул руки, чтобы удержать их на месте.

Микаэла без колебаний схватила предложенную руку.

— Вы видели меня в новостях, я так понимаю.

Эви добродушно улыбнулась.

— Боюсь, я не смотрю новости. Слишком удручающе.

— Тогда откуда вы знаете…

— Можно я буду называть тебя Микки, как это делает твой друг доктор Фликингер?

Гарт подпрыгнул.

— Мне жаль, что ты не увидела свою мать, — продолжила Эви. — Она была хорошим начальником.

— Как блядь, — пробормотала Энджела, и, когда Эви предупреждающе кашлянула — ладно, я затыкаюсь, я затыкаюсь.

— Откуда вы знаете… — начала Микаэла.

— Что твоя мать начальник этой тюрьмы, Коутс? Что ты взяла фамилию Морган, потому что какой-то мерзкий подлец, хоть и профессор журналистики, сказал тебе, что телезрители, как правило, запоминают аллитеративные[295] имена? О, Микки, тебе не стоило с ним спать, но я думаю, ты и сама это знаешь. По крайней мере, выкидыш спас тебя от необходимости делать трудный выбор. — Эви пожала плечами и покачала головой, заставляя ее темные волосы летать.

За исключением красных глаз, Микаэла стала мертвенно бледной. Когда Гарт обнял ее за плечи, она вцепилась в его руку, как утопающая хватается за спасательный круг.

— Откуда ты это знаешь? — Прошептала Микаэла. — Кто ты?

— Я женщина, услышь мой рев,[296] — сказала Эви, и еще раз засмеялась: веселый звук, как звон колокольчиков. Она переключила свое внимание на Гарта. — Что касается вас, доктор Фликингер, послушайте дружеский совет. Вам нужно спрыгнуть с наркоты, и очень быстро. У вас уже было одно предупреждение от кардиолога. Другого не будет. Продолжите курить эти кристаллы, и вас свалит острый инфаркт… — Она закрыла глаза, как ярмарочная гадалка, затем открыла их. — Примерно через восемь месяцев. Может быть, девять. Скорее всего, во время просмотра порно, с штанами, спущенными вокруг лодыжек и открытой бутылочкой Лубридерма[297] под рукой. Все еще занимаетесь этим в свои пятьдесят три года.

— Звучит неплохо, — сказал Гарт, — но его голос был почти что обморочным.