Спасибо деду за Победу!

Эх, послушать бы — о чем сержант спрашивает, а главное — что ему отвечают! Но нам приказали четко и недвусмысленно — следить за дорогой. И прямое нарушение этого приказа могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Вот как бы я сам поступил с тем, кто, игнорируя мои команды, покинет ответственный пост? Минимум — начистил бы рыло. Максимум — расстрелял перед строем. Другим умникам в назидание. Понятно, что здесь за подобное нарушение меня не расстреляют. Да и рожу бить — тоже вряд ли будут. Потому как молодой еще и не их подчиненный. Но как после такого поступка добиваться дисциплины от своих ребят? С которыми мне еще раненых за линию фронта вывозить — а успех этого предприятия целиком зависит от доверия исполнителей командованию, то есть мне, и, соответственно, безоговорочного подчинения исполнителей приказам командира. Так что… я лучше посижу, где сказали. А всю необходимую информацию до меня доведут. Если сочтут нужным.

Минут через десять экспресс-допрос закончился. К тому времени к основной группе присоединились те трое, что взяли первого «языка». Затем Валуев дал бойцам какие-то распоряжения, и все сразу засуетились. Кто-то уводил пленников в сарай, кто-то подыскивал место для поста наблюдения, а два красноармейца быстрым шагом пошли в нашем направлении.

— Хуршед! — окликнул один из них нашего «няньку». — Сержант велел нам организовать «секрет» на подъездной дороге. А вам наказал передать, чтобы шли к машинам и везли всех сюда. Теперь на хуторе безопасно.

— А кто эти люди? — не выдержал я.

— Уголовники, — ответил боец. — В прошлую пятницу кассу в райцентре ограбили. И здесь отсиживались. Даже про то, что война началась, — не знали. Ну, мы пошли…

Хм… Прошлая пятница — двадцатое июня. Надо же — с начала войны меньше недели прошло. Я здесь всего третий день, а кажется — вечность. Ладно, раз Валуев сказал, что это место безопасное — идем за ранеными.

Пасько снова повел нас какими-то окольными тропами — к хутору мы выехали со стороны, противоположной подъездной дороге. На всякий случай из-под деревьев выезжать не стали — до построек недалеко, всего сто пятьдесят метров. Ребятишек перетаскаем быстро. Зато на лугу не останется хорошо видимых с воздуха следов гусениц.

Разместились с большим удобством — в первый раз после уничтожения поезда нам предстояло спать под крышей. Самых тяжелых уложили в избе, остальных — в сарае, предварительно накидав на пол сена. Здоровым тоже хватило места — хутор легко вместил всех. Даже для содержания пленников нашлось отдельное строение. Подозреваю, что бывший свинарник — уж больно запах там стоял специфический. Представляю, как здесь пахло два года назад, если «аромат» до сих пор не выветрился.

Кроме сена и крыши над головой ничего ценного на хуторе не нашлось — все выгребли неизвестные доброжелатели. Даже ухват, кочергу и заслонку печки. Не считая горшков. А вот большой стол в горнице утащить не смогли — он не пролез в дверь. И тогда, прямо на месте, его порубили топорами. Видимо, сильно насолили соседям хозяева, если после их отъезда местный народец с маниакальным упорством зачистил все следы пребывания хуторян. Вплоть до резных наличников на окнах. Удивляюсь, что хутор просто не сожгли. Наверное, советская власть не позволила.

Пока я носился, устраивая раненых и размещая здоровых, старшина, с удобством устроившись на натасканной красноармейцами на задний двор куче сена, приступил к полноценному дознанию. Сначала к нему «в кабинет» по одному приводили захваченных уголовников. И он неторопливо и обстоятельно допросил всех троих (одного, самого борзого, с ножом в руке бросившегося на разведчиков, пристрелили при захвате). Затем к нему попросили пройти Мишу Барского. Я увидел это случайно, занимаясь вместе с Зеленецким проверкой работоспособности колодца. Для чего опускал вниз привязанную за веревочку флягу (ведер на хуторе не нашлось — их тоже унесли какие-то добрые люди). Вода в колодце была, и, на первый взгляд, вполне годная к употреблению. Однако вызов напарника к Петрову заставил меня насторожиться. Оставив дальнейшие изыскания на Максима, я, сделав вокруг дома крюк, вышел к заднему двору со стороны ограды. С этой точки я мог слышать разговор, но не видел собеседников. Стоящий неподалеку часовой, занятый наблюдением за окрестностями, мое перемещение не заметил. А может, просто не обратил особого внимания.

— Ты его давно знаешь? В школе вместе учились? — услышал я голос старшины.

— Нет, мы вместе не учились, — ответил невидимый Барский. — Я из Ленинграда, а он москвич. Мы познакомились в полку две недели назад. Его отец командир полка, а мой — начштаба.

Ага! Так, значит, старшина решил выяснить подробности моей довоенной жизни! Хотел бы я сам знать о них! Никаких деталей мне дед не рассказывал.

— И он всегда был таким… боевым? — с некоторой запинкой спросил старшина.

— Ну как… боевым… — замялся Миша. — Стрелял хорошо. Мы целыми днями на стрельбище пропадали. Но вот чтобы ножом… этого я не видел.

— Ножом? Что он делал ножом? — заинтересовался Петров.