Уже в древности не было единого мнения относительно того, к какому типу государств следует отнести Спарту. Так, для сторонников олигархической формы правления, как в Афинах, так и в других греческих полисах, Спарта была символом и образцом для подражания. Они не сомневались, что спартанцы изобрели лучший из возможных вариантов правления. Иного вывода и нельзя было сделать о государстве, которое всегда поддерживало олигархические режимы и подавляло демократические (Xen. Hell. II. 2. 5–9; Diod. XII. 11; XIII. 104; Plut. Lyc. 13). Недаром Критий у Ксенофонта говорит, что «наилучший государственный строй — это лакедемонский» (Hell. II. 3. 34). Став во главе одной из самых одиозных коллективных тираний — тирании Тридцати, Критий, пусть на короткий момент, но сумел учредить в Афинах олигархию со «спартанским выражением лица». Он вполне сознательно имитировал некоторые черты спартанской политической системы: так, эфорами были названы члены комитета, готовившего переворот; правящий совет по аналогии со спартанской герусией состоял из 30 членов; ограничение числа полноправных граждан тремя тысячами примерно совпадало с численностью спартиатов, каким оно было во времена Крития; преследование богатых метеков, возможно, имело своим образцом спартанскую ксенеласию (Lys. XII. 6–7; Diod. XIV. 5. 5). Попытка Крития воплотить свои теоретические положения на практике, взяв за образец олигархическую Спарту, — свидетельство того, какое огромное впечатление на весь греческий мир оказали успехи Спарты в Пелопоннесской войне. Спарта тем самым продемонстрировала эффективность как своей политической системы, так и всего образа жизни. Но если в сознании греков Спарта была бесспорно олигархическим полисом, и именно такое ее восприятие зафиксировано в трудах греческих историков, то, напротив, в произведениях древних философов перед нами предстает несколько иная картина.
Уникальность Спарты уже в древности смущала теоретиков полиса и затрудняла идентификацию ее политического строя с какой-либо известной «простой» политической формой. Так, уже Платон, взяв за образец Спарту, более или менее четко сформулировал новый взгляд и новое отношение к чистым политическим формам: по его мнению, исключительное преобладание демократии или аристократии одинаково гибельно для полиса, ибо только смешение лучших элементов, взятых из всех известных политических систем, может придать государству необходимую прочность и устойчивость. Теоретики полиса, начиная с Платона и Исократа, сделав Спарту прообразом своих идеальных политических построений, препарировали спартанский строй таким образом, что он оказался у них плодом смешения чуть ли не всех известных им чистых политических форм. Однако, как не раз уже отмечалось, древние социологи прекрасно отличали реальную Спарту от придуманной ими се идеальной модели. Это особенно хорошо видно на примере Аристотеля. В его «Политике» можно найти диаметрально противоположные высказывания по поводу политического строя спартанского государства. Франсуа Олье, автор «Спартанского миража», усматривал в этом чередовании позитивных и негативных оценок непоследовательность и противоречивость взглядов Аристотеля на Спарту. По мнению Фр. Олье, при чтении «Политики» создается впечатление, что Аристотель говорит о «двух Спартах»[194], которые находятся в оппозиции друг к другу. В этом сказывается общая проблема — невозможность точных формулировок там, где идет речь о спартанском строе.
Аристотель в «Политике» чаще всего относит ликургову Спарту к безусловно аристократическим государствам (V. 10. 3. 1316 а 29–35). Как верно заметил А.И. Доватур, для Аристотеля «вся эволюция спартанской жизни происходила в границах аристократического строя, хотя и сводилась к усилению олигархических черт»[195]. По-видимому, Аристотель все политическое развитие Спарты воспринимал как ряд отклонений от строго аристократической конституции Ликурга. То, что Аристотель нигде не называет Спарту «чистой» олигархией, Л.И. Доватур объясняет тем, что для Аристотеля даже современная ему Спарта продолжала оставаться аристократией, несмотря на концентрацию земли в руках немногих и коррупцию властей[196].