СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ

– Нет, так нельзя, – сказал замдиректора, – это нельзя. Вы сами подумайте: вы же в коллектив вступаете. У нас борьба. Фронт. Мы боремся. Если вы так быстро работаете – хорошо. Значит, производительность, рост. И вообще, вы не беспокойтесь: без работы не останетесь, найдем работу. Нам еще альбомы выпускать надо – будем альбомы оформлять.

– И кроме того трудовая дисциплина, – раздалось со стороны очков, – коллектив и дисциплина. Мы ведь боремся за звание, Николай Николаевич.

– Ну что ж, – тяжело вздохнул Коля, – очень жаль. Я так не могу. На семьдесят рублей я согласен, но чтобы все время… Нет, я так не могу. – Коля встал.

– Вы подумайте! – крикнул вдогонку замдиректора.

Коля вышел на Большой проспект. Дворники посыпали солью тротуары, и под ногами разъезжалась какая-то каша. Было светло, но солнце уже куда-то ушло, и улица стала безразлична.

"К Бибикову к двум, – подумал Коля, – к двум часам. Куда же время девать? Домой идти? Нет, не хочется. Сейчас мрачно там. Пойти к Александру Антоновичу? Пойду к Александру Антоновичу, – подумал Коля, – или даже поеду, пожалуй".

И Коля отправился к Александру Антоновичу. Не то чтобы это ему было так уж по пути. Даже совсем не по пути: Александр Антонович жил на Измайловском проспекте у Троицкого собора.

"Далеко, но надо же хоть кому-то рассказать о своих неприятностях. И хоть бы только работа… Ладно бы… А то еще и Бибиков впереди. Да, неприятности…" И Коля поехал к Александру Антоновичу, чтобы скоротать время, а заодно уж и облегчить душу немного, а может быть, духу набраться перед самым неприятным.

"Ах, скверно! – думал Коля, качаясь на заднем сиденье автобуса. – До чего же все это скверно! Что же теперь будет? И как мне с Бибиковым вести разговор? Скверно! А может быть, стоило согласиться? – усомнился вдруг Коля. – Черт с ним, что семьдесят рублей. Ах, нет, я ведь не потому, – вспомнил Ко- ля, – я потому, что работы много и восемь часов. Я ведь из-за этого. Нет, все правильно. Только как же теперь… Что бы придумать?" – думал Коля, поднимаясь по лестнице, но, так ничего и не придумав, нажал кнопку звонка.

13

Александр Антонович возлежал на софе и примеривал грелку, наполненную горячей водой, только что принесенную теткой. Грелка служила катализатором рюмочке водки, рюмочку водки Александр Антонович всегда называл посошком. Почему посошком? А кто его знает? Может быть, потому, что всегда устремлялся куда-нибудь – не телесно, так мысленно. Или, может быть, потому, что считал эту рюмочку Александр Антонович как бы последней, предшествующей каким-то свершениям. Может быть. Себя же Александр Антонович называл алкоголиком, и, надо отдать ему должное, до исключительной изощренности довел этот благородный, по его мнению, порок, выпивая не более десяти-двенадцати рюмочек в день, но и эти двенадцать-тринадцать в течение дня помогали поддерживать mens sana in corpore. Non sana, добавлял Александр Антонович. Александр Антонович пристроил как полагается грелку.

– Николай Николаевич! Ужели? И в кои-то веки! Сколь счастлив! Но погодите минуту. Нет – две. Дайте живительной влаге разлиться в моем истощенном болезнью, измученном теле. (Сугубо секретно: болезнь, подточившая силы Александра Антоновича, была поистине барской болезнью. Нет, не подагра).

Коля присел на бледные полоски и венки ампирного кресла, взял в руки журнал (ну конечно, это был изысканный журнал "Старые годы"), впрочем, не читал, а так, повертел в руках, ну, может быть, полистал, а в общем, все это время смотрел на Александра Антоновича, и смотрел довольно-таки грустно. Александр Антонович принял взгляд на свой счет и заерзал, разрушив саркофаг из подушек, и грелка забулькала; Александр Антонович стал извиняться за пьянство.

– Да нет, Александр Антонович, я не о вас, – сказал Коля, хотя он и вовсе ничего не говорил. – Я, Александр Антонович, должен сегодня того… подписку давать.

Александр Антонович замахал руками:

– Что вы, Николай Николаевич, вы что? Какую подписку? Упаси вас Бог! Ни за что не давайте.

Заметим, Александр Антонович вообще не знал, о чем речь.

– Подписку. Подписку участковому инспектору.

– Это что, о должности, что ли?

– Да, о работе. И в десять дней. – И, подумав, добавил: – Иначе сошлют.

– Сошлют? – Глаза Александра Антоновича загорелись восторгом. Перспектива иметь ссыльного приятеля увлекла его. Правда, не больше чем на минуту. Все-таки Александр Антонович искренне любил Николая Николаевича, которого в глубине души считал чудаком. Николай Николаевич, напротив, считал чудаком Александра Антоновича. В Александре Антоновиче с минуту боролись два чувства – дружба победила.

– Николай Николаевич, а вы его убедите. Ну, знаете, там, объясните, что вы художник и творческий человек, что вы приносите большую духовную пользу. В конце концов, он человек – должен понять. И квартальные люди.