СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ

Но там он все-таки работал, а вот маляром на заводе "Серп" – никогда. На этом заводе его надули. Им там нужно было оформить красный уголок, а как платить, они не знали. Вкручивали ему про безлюдный фонд, которого у них нет, но безлюдный фонд был для Коли так же неясен, как и штатная единица; Коля в конце концов махнул рукой и сказал, что пусть ему заплатят как знают, а он все сделает. Они ему сказали, что будут держать его пять месяцев и что пусть он не думает, а делает работу быстрее. Потом, дескать, можно будет не ходить. Он и обрадовался: два месяца с утра до ночи только и знал, что этот красный уголок, а потом закончил – и вот тебе: профорг стал требовать, чтобы Коля списал какие-то объявления, чтобы какие-то перспективы, промэстетику и чтобы приходил в восемь утра. А когда договаривались, называл это джентльменским соглашением. Джентльмены!

Коля вспомнил умное лицо профорга и его честные глаза и от обиды поперхнулся чаем, закашлялся.

– Вот такие джентльмены, Данилыч, – желчно сказал Коля и стал листать трудовую книжку. Да, много записей в книжке, уж очень много. Плохо.

Коля представил, как этот лысый в очках (он почему-то был уверен, что там будет лысый и в очках), как он поднимет голову и спросит:

– А почему вы так часто меняете место работы?

Ну что ему ответить? Иди объясняй ему о желтых и синих.

Коля глотнул чая, закурил и принялся обдумывать ответ.

"Самое главное – не торопиться, – думал Коля, – они обычно внимательно слушают, но, если торопиться, будет непонятно. Правда, трудно выдержать этот тон. Когда он тебе смотрит в глаза – и ему хорошо, потому что у него очки, – смотрит и ждет, что ты скажешь, – и тут поневоле начинаешь спешить и сбиваться. Нужно объяснять не торопясь. Вот он спрашивает, а я отвечаю".

Коля повернулся к Данилычу.

– Видите ли, я художник, живописец, – пояснил он, непринужденно затянувшись сигаретой, – мне необходимо свободное время. Для работы. Для творческой работы, – добавил Коля, – для живописи. Эти записи в трудовой книжке, в сущности, ни о чем не говорят. Просто мне таким образом платили за работу. Постфактум.

"Может быть, не говорить "постфактум", – подумал Коля, – "постфактум" – это убедительно, но в отделе кадров могут и не знать этого выражения. Нет, – подумал Коля, – не надо, скажу просто "за выполненную работу". Дескать, меня оформляли, чтобы платить.

"Ну вот, хорошо, – подумал Коля, – это хорошо. А дальше? Дальше так: "Кроме того я еще работал в разных местах оформителем".

А он спросит, почему я оттуда уходил, – подумал Коля и с такой неприязнью посмотрел на кота, как будто на том были очки.

Ну что ж, я ему скажу правду, – решил Коля, – скажу, что откладывал немного денег из зарплаты, а потом уходил, чтобы творчески работать. Как Мартин Иден, – подумал Коля. – Интересно, знают они про Мартина Идена? Ладно, про Мартина Идена можно не говорить.

А он спросит, – с испугом подумал Коля, – и точно спросит: "Так ведь вы и от нас уйдете?" Что ему ответить?

А я отвечу, – вспомнил Коля. – "Мне сказали, что можно работать дома, а работу носить, и меня это устраивает и я от вас не уйду".

Всё, – с облегчением подумал Коля, – так и скажу. И главное не торопиться, а говорить с расстановкой, чтобы все было ясно".

Коля положил трудовую книжку в карман, допил свой чай и встал. Надел пальто, шляпу, открыл шкаф, посмотрел на себя в зеркало – покачал головой.

"Вид, конечно, не очень".

Пальто обтрепалось у пуговиц и на рукавах, а там, где обтрепалось, пожелтело.

"Да, – с сомнением подумал Коля, – это, конечно, хорошо так, за чаем, с сигареткой, а как дойдет до дела, то опять начну частить и сбиваться".

Нагнулся, погладил кота, поправил шляпу и вышел.

На улице остановился возле дома, посмотрел направо через Неву; там, за Невой, в дымке таяли какие-то белые глыбы, дома; повернул налево – ярко, вдалеке, на Большом проспекте, над черными стволами висели сугробы. Пошел туда. На пути ему встретилась ненормальная девка в красном пальто. Глянула холостым лицом – и сразу зимнее настроение упало.

"Дурная примета!" – подумал Коля. Был суеверен.

12

Невысокий плотный человек в сшитом костюме, с укатанной лысиной, обрамленной седыми вспененными висками, деловито улыбнулся, широким жестом поймав Колину руку крепкими короткими пальцами; пожал. Он сказал утвердительно:

– Садитесь. Я замдиректора, вы – Болотов.

– Я – Болотов, – подтвердил Коля.

– Николай Николаевич, – сказал замдиректора.

– Очень приятно, – сказал Коля, – я тоже Николай Николаевич.

– Нет, это вы – Николай Николаевич, – сказал замдиректора.

– Я?..

– Да, это я спросил, а я Анатолий Андреевич.

– Очень приятно, – сказал Коля.

– А это Клавдий Андреевич, – сказал замдиректора, поведя короткой ручкой в сторону.

Из глубины блеснули стекла очков.

– Клавдий Андреевич, хе-хе, так сказать, самый страшный у нас человек.

Стекла снова блеснули, и Коле показалось, что они видят его насквозь.

"Наверное, уже знают обо мне, – подумал Коля, – и про трудовую книжку, наверное…" – Да вы садитесь, садитесь, – сказал замдиректора, – садитесь, поговорим.

Коля поблагодарил и сел.