Созвездие Близнецов

— Да, — тихо сказал Минкин. — Одаренность определяется суммой многих признаков, но есть один самый главный признак. Есть признак, который делает эту одаренность не просто одаренностью, и если считать гениальность болезнью, то это симптом. — Голос Минкина окреп. — Этот симптом позволяет с уверенностью сказать о субъекте: он гений. Вне всяких сомнений, он гений. Этот симптом говорит нам о гениальности субъекта даже тогда, когда не проявлены все остальные симптомы. Что же это за симптом?

Минкин помолчал, как будто задумался. Никто не заполнил паузу, все ждали.

— Исследования показали, — после минутного перерыва продолжил Минкин, — что все высокоорганизованные личности... А впрочем, обойдемся без этих эвфемизмов. Все гениальные личности страдали врожденной болезнью мозжечка. Возможно, именно эта болезнь, подобно песчинке, вокруг которой вырастает жемчужина, является ядром, собирающим способности в плотный сгусток, создающий иногда великие шедевры, другими словами, именно она и есть гениальность. Она проявляется по-разному: у одних она вызывает заикание, у других нарушает координацию движений, но там, где одаренность достигает степени гениальности, эта болезнь вызывает врожденный паралич двух пальцев. Двух пальцев, — повторил Минкин, — безымянного и среднего. Гений может свободно двигать этими пальцами, он может держать ими вилку или кисть, почесываться или играть на фортепиано, но когда руки гения бездействуют, когда они находятся в своем естественном, в расслабленном состоянии, эти пальцы — средний и безымянный — эти пальцы гения сведены вместе.

Минкин выдержал паузу.

— Вот так! — выкрикнул Минкин и указал на безмолвного Богана.

Боган стоял, скрестив руки на груди, указанные пальцы обеих рук были судорожно сжаты. Боган медленно поднял пегую голову. Мрачно и величественно оглядел он притихшую публику.

Тихий вздох облетел полукруг, но никто не посмел проронить ни слова. С разными чувствами глядя на Богана, все молчали. Некоторым было обидно, как, например, Сухову-Переростку, но тот, еще раньше понявший свое поражение, остался за именинным столом. Другие, не заявлявшие о себе, прониклись благоговением. Третьи отыскивали в себе врожденные недостатки и пытались сложить непокорные пальцы указанным способом. И все-таки большинство, еще раньше захваченное мрачными Богановыми холстами, приняло учение Минкина и признало творца как наглядный пример гениальности. Неотрывно глядело общество на Богана, и никто не проронил ни звука.

Резко звякнул и покатился по паркету стакан. Упала с дивана и, качнувшись, повисла рука Тербенева. Тонкая, изящная, как скрипичная головка, рука.

И тогда... все ахнули. Свободно висевшая кисть обнаружила главный, названный Минкиным симптом: два пальца — безымянный и средний, — два роковых пальца были плотно прижаты друг к другу.

Все ахнули.

Боган медленно повернулся к дивану и... лицо его исказилось болью и гневом. Вне себя он ринулся к спящему, схватил его за лацканы пиджака и изо всех сил стал бить головой о подушки.

— Самозванец! — в исступлении кричал Боган. — Самозванец! Шарлатан!

Мощный толчок отбросил Богана в публику.

— Ты что, ошалел, идиот лопоухий? — сказал, поднимаясь с дивана, Тербенев.

Он опустил ноги на пол и тонкой рукой со сведенными пальцами скомкал лицо. Потом уперся руками в колени и недоуменно оглядел публику.

— Что это за театр? —  спросил наконец Тербенев.

Никто не нашелся с ответом: действительно, освещенный торшером Тербенев перед всеми был как на сцене.

Публика не знала, что и подумать — сведенные пальцы!..

— Вообще-то, вы сами заняли этот диван, — сказал Минкин.

— Ну и что? Уж и целое представление?

— Да нет, — несколько сконфуженно ответил Минкин, — но ведь нужно нам было где-то читать. Собственно, это случайность, что все так сидят, и к вам это отношения не имеет. Мы просто читаем трактат. А диван, повторяю, вы заняли сами.

— Трактат... — сказал Тербенев. — А этот чего? — Он кивнул головой на Богана, который сверлил его взглядом, грызя кулаки.

— Да, собственно, так, ничего. Так сказать, спонтанное проявление личности.

— Хм! Проявление личности! А если я в порядке проявления личности оборву ему уши?

—  Тербенев! — укоризненно произнес Минкин. — Успокойтесь, вы, наверное, уже забыли о том, что час назад и так проявились в избытке.

—  Ах так, — сморщился Тербенев. — Ну, если что не так, прошу извинить.

— Ну что вы, Тербенев, я понимаю, — вежливо ответил Минкин, — только, видите ли, это недоразумение, я имею в виду импульсивное проявление Богана, прервало чтение трактата на самом интересном месте. Если вы не возражаете, я хотел бы...

— Валяйте, читайте, — махнул рукой Тербенев и снова уткнулся лицом в ладони: голова сильно болела.

Коля с недоумением смотрел на Тербенева через этот затылок. Он подумал, что везде свои правила. Тербенев сделал что-то не так.