Созвездие Близнецов

«Право же, со стороны Pauline это было бессовестно — до сих пор об этом мне ничего не сказать, — думал Александр Антонович. — Бьешься целыми днями, ночами не спишь, ломая себе голову, как его раздобыть, этот фонарик, а Pauline ни слова, ни звука. О, женщины!»

— Хм, часы, — сказал Александр Антонович. — Но ведь они у вас стоят! — воскликнул Александр Антонович

— Откуда вы знаете, Александр Антонович? — удивилась Зинаида Нарзан.

Александр Антонович вспомнил: фонарик — часы — вокзал — недовольство Pauline.

— Однажды меня весьма основательно подвели ваши часы.

Зинаида Нарзан вопросительно на него посмотрела.

— Да-да, не удивляйтесь. Именно из-за ваших часов я однажды опоздал встретить мою дражайшую... э-э-э... — Александр Антонович затруднился в определении, — ну да, супругу, — выбрал Александр Антонович.

Зинаида Нарзан ничего не поняла, но из почтения не возразила и даже согласно покивала головой. «Странностей не нужно объяснять — они необъяснимы».

— А в ту комнату мы не пойдем. Нет, не пойдем, — горячо запротестовал Александр Антонович. — Там, видите ли... как бы это выразить... Да, там... Это что у вас? — вдруг заинтересовался Александр. — Подлинный штоф. Неужто настоящий? — Александр Антонович ощупал зеленоватую стену. — Поздравляю вас, mademoiselle, от души поздравляю — это настоящие штофные обои. Ohe, mille pardon, mademoiselle! — спохватился вдруг Александр Антонович. — Простите великодушно! — Он достал из кармана томик Вергилия, изящно изданный на латыни. — Примите в знак глубочайшего... мге-ге-ге-эм... да, восхищения и в ознаменование даты. Изучение классиков расширяет кругозор, — пояснил Александр Антонович. — А это что за обломки? — спросил Александр Антонович, с некоторым недоумением озирая какие-то странные предметы, развешенные по штофным стенам. Здесь были: шахматная доска, перечеркнутая красной полоской; холст с приклеенными мятыми бумажками; велосипедное колесо с раскрашенными спицами; спинка от стула с вбитыми в нее железными крючьями; иностранная бутылка, вставленная в птичью клетку; подрамник, обтянутый кожей, и консервная банка с приделанным к ней механизмом будильника — будильник настойчиво тикал. Были еще и другие предметы, но у Александра Антоновича не хватило терпения их рассмотреть.

Сухов-Переросток торчал ноздрями на фоне этих непонятных предметов в кружке университетских подруг Зинаиды Нарзан и отеческим тоном давал пояснения.

— У меня психологический автоматизм, — сообщал Сухов-Переросток любопытным девицам. — Это неуправляемый творческий процесс.

Ладненькая брюнеточка в очках старательно в блокнотик записывала.

— Я испытываю сексуальное влечение и творю.

Девушки жались друг к другу, хихикали.

— У меня сексуальная символика.

Девушки хихикали:

— Где?

— Вообще. Ну, в частности, в объектах. Вот объект номер десять. Спинка от стула и крючья символизируют мужское и женское начала, передавая динамику века.

Девушки осторожно косились на объект.

— А насчет сюрреализма как? — потребовала стриженая девица.

— Нет, сюрреализм тоже устарел, потому что там живопись красками, а красками я не пишу.

Уши Богана прянули вверх. О, он все слышал! Он стоял у окна, вперив неподвижный взгляд в подоконник, и все-все слышал. Он смаковал оскорбления — он ждал.

«Погоди, — думал Боган, — мы еще посмотрим! Минкин не выдаст. Минкин не подведет».

Сегодня должна была закончиться борьба, и она должна была закончиться победой.

«Минкин все предусмотрел, — думал Боган. — Минкин гений и Минкин на моей стороне. Наука всегда на моей стороне. Сухов-Переросток не научен, а я научен. Минкин все научно обосновал и все доказал. И пальцы... Пальцы самое главное — ты не знаешь, а я знаю. А ты когда родился? — язвительно подумал Боган. — А я...»

— Я не выбираю предмет и не абстрагирую его от жизни — я идентифицирую его в самой жизни.

— Как? Повторите, пожалуйста. — Ладненькая брюнеточка в очках забежала сбоку с блокнотиком в руке. — Я иден-ти...

— Нет, не так, — снисходительно поправил Сухов-Переросток. — Я не выбираю предмет и не абстрагирую его от жизни — я идентифицирую его в самой жизни.

— Так-так, идентифи...

— ...цирую его в самой жизни. Так вот, идентифи... Угу. У меня концентрация на вопросе «что это?», вытекающая из экзистенциализма или из насущной необходимости создать тот парадоксальный момент просветления, свойственный философии Дзен, когда нереальное является наиболее реальным.

— Из экзистенциализма или из насущной... Дзен, — повторяла брюнеточка. — Вы не скажете еще раз?

— Я так определяю свою точку зрения, — продолжал Сухов-Переросток. — Среди тех положений, которые, как я считаю, имеют значение в концепции моей работы, есть идея, что это можно было бы назвать как произведением искусства, так и обычной натурой.

Тербенев с интересом посмотрел на Сухова-Переростка, закрыл журнал и стал внимательно слушать.