Созвездие Близнецов

В глухом переулке Коломенской части из низких дверей мещанского домика вышел Финляндского полка офицер. Он поднял худое усатое лицо, глянул вверх в нависшее, тяжелое, коричневое небо, укутался плащом и пошел по переулку, не оставляя следов. 

* * *

Около дома на углу бывшей Гороховой и бывшей Малой Морской, проскрипев упругими полозьями по крепкому снегу, остановился лихач. И, откинув медвежью морозную полость, из щегольских саней выпрыгнул красивый барин с холеной белой бородкой. Он расстегнул богатую шубу, из фрачного жилета вынул серебряный рубль и бросил в подставленную шляпу. Умчался лихач и следов не оставил, а барин — явно навеселе — еще постоял на панели, напевая какую-то арию, потом толкнул ногой дверь и в парадную вошел. 

* * *

Свет косыми столбами упал из окон, расчленил бесконечный университет­ский вестибюль. Человек в дурно сшитом вицмундире скользнул по коридору острым взглядом из-под лисьих бровей. Многократно повторившись в световых контрфорсах, он исчез в конце вестибюля. 

* * *

Два мощных луча скользили по облакам, отыскивая неприятельский самолет. На крыше одного из домов на Петроградской стороне, опершись о шуфельную лопату, одетый в длинную кавалерийскую шинель, в шапку-ушанку, стоял высокий гражданин. Неподвижным, тяжелым взглядом он смотрел на затемненный военный Ленинград. 

* * *

Так в долгие святочные ночи для тайной жизни просыпается город. Он разворачивает величественную свою панораму. От площадей твердокаменно встали державные здания белым строем колонн и дальше во все концы, куда указали проспекты: где внезапно короткие улицы поднимаются в небо устремленными колокольнями, прерываются каналами, у которых над узкими мостиками проблескивают золочеными крыльями львы, где снег рассечен пунктиром случайных следов и на чугунной решетке изнемогает пышный барочный узор. Там, на снегу, синие, красные, лазурные дома, ломаются черными бликами грани на стеклах дверей; но дальше уходят проспекты. Они нависают над белой Невой. Там Васильевский остров, там свои проспекты и линии, там строго. Но там, на Большом, всю ночь фонари осыпают медленный снег, и всю ночь на углу Тринадцатой линии сияет сквозь ветки деревьев электрическая лампа, и от этого света кажутся зелеными деревья на углу. 

ЧАСТЬ III

1

Гости были предупреждены, они начинали съезжаться. Александр Антонович стоял в прихожей и, невзирая на настойчивые приглашения Зинаиды Нарзан, не двигался с места. Орлиным взором он проницал анфиладу. Анфилада — весьма характерная часть классицистского интерьера. Правда, двух комнат маловато для анфилады, но, стоя в прихожей и имея перед глазами две двери в перспективе, анфиладу можно вообразить. Александр Антонович не двигался с места — он воображал анфиладу. Вообразив анфиладу, Александр Антонович увидел в конце ее нечто такое... Нечто такое, что потребовало академического жеста от Александра Антоновича. Этим жестом бросив к глазам черепаховый лорнет, Александр Антонович застыл. В конце анфилады, над длинным, приготовленным к пиршеству столом, весь в золотых завитках сверкал елисаветинский фонарик — «всей жизни мечта».

У Александра Антоновича перехватило дыхание и стали матовыми стекла лорнета. Никогда еще не был так близко Александр Антонович к заветной цели своей.

Усилием воли Александр Антонович заставил себя выдохнуть воздух. Усилием воли, а не слабой руки, опустил он вместе с орлиным взором черепаховый лорнет и увидел под фонариком во главе накрытого стола Pauline. Александр Антонович сморщился, спрятал лорнет и отвернулся.

— Так что, любезнейшая хозяйка, — обратился он барственным басом, — будете ли вы показывать любознательному гостю ваши... мге-ге-ге-эм... апартаменты?

— Я вас давно уже жду, Александр Антонович, — отвечала несколько обиженная Зинаида Нарзан. Впрочем, обиженная не очень: все-таки Александр Антонович был большой оригинал, и ему приходилось многое прощать. «Странностями нужно восхищаться», — переписывала на машинке Зинаида еще недавно.

Александр Антонович, сопровождаемый хозяйкой, вошел в большую квадратную комнату (может быть, salle), с достоинством отдал общий поклон, про себя отмечая присутствие: там, у окна Ce peintre, как его... Боган; здесь какие-то... ах, да! Et quelques dames; Тербенев, успевший уже опохмелиться — видно по нему. Тербенев читал последний номер «Америки» и благодушествовал в кресле. Увидев Александра Антоновича, ослепил белозубой улыбкой. Александр Антонович отдал особый поклон. «Ce husapd... Ах, он разбойник!»

— О!.. — Александр Антонович, не выдержав тона, устремился к старинному столику. — Столешница «пламенем», накладки!.. Славная работа. Гм, недурно, недурно, — одобрил Александр Антонович. — Недурно, что скажете? Гм!

— Ах, это не все, Александр Антонович, — томно отозвалась хозяйка. — В той комнате, знаете, у меня есть там часы. Пойдем, я вам покажу. Мне Полина уже говорила, что это... Я знаю, вы гениальный знаток... Пойдем, я вам покажу.

— Часы? — Александр Антонович задумался.