Созерцатель

В верхней области груди у меня зародилась волна жалости к человеку. Она мягко ухнула по дну диафрагмы и ударила в лобные доли мозговых полушарий. В таких случаях обычно моя воля ослабевала, и я отдавался потоку эмоций. Все-таки в жалости есть некая подспудная сладость.

— Андрей. — Сунул ему ладонь.

— Федя, — отозвался он.

Подоспела моя очередь выбирать селедочку. Несколькими почти профессиональными фразами я обозначил задачу. Дама в белом коротко кивнула, как своему, и положила на весы именно такой товар, какой нужно — красные глаза, брюшки полны икрой, серебристая мясистая спинка. «Зачитайте гражданке права, я её забираю», — проворчал я под нос.

…А в это самое время продолжалась непрестанная беседа:

— Полностью — Федор?

— Нет, Федерико. Папа был фанатом Феллини.

— Сочувствую повторно.

— Да нет, уже привык. И дело даже не в этом. Тут другое!..

И он посмотрел на меня так, что волна жалости из лобных долей ухнула вниз, без задёву пронеслась сквозь диафрагму и хлестнула по пяткам. Видимо, это как-то отобразилось на моей внешности, потому что он сказал:

— Это хорошо, что ты такой зеленый и плоский.

— Что ж в этом хорошего?

— То, что мне предоставляется возможность помочь доброму человеку.

И в тот миг я понял, что сопротивляться этому бесполезно. Это как поздравления с двадцать третьим февраля — неотвратимы, поэтому бесполезно объяснять, насколько тебе это не нужно. Вздохнул, похвалил удачную работу торговой дамы в белом и отправился за мечниковской простоквашей, потом за шампанским, потом за ананасом…

…Мы с Федей сидели в кафе на балконе кинотеатра, потом в комнате коммуналки перекусывали яичницей, «потом в саду, где детские грибочки, потом не помню…», хотя нет, помню! Мы же вышли на площадь и там аккурат под сенью памятника Пушкину житель Питера спросил, указывая на красную букву «М»: «А не мужской ли туалет это?» — «Нет, это метро, и там дальше тоже не то, а «Макдональд» Он кивнул и пригласил нас в гости. Мы, не раздумывая, согласились. В едином порыве. Нам представилось кощунством отказаться от поездки в Северную столицу, к тому же в обществе столь приятного во всех отношениях, крайне интеллигентного, гостеприимного человека. Поэтому мы все дружно спустились в метро и направились на Комсомольскую площадь.

Слева от меня сидел Федя, справа мальчик, я поискал глазами петербуржца, не нашел… Зато увидел девушку лет пятнадцати дивной красоты. Федя несколько раз порывался познакомиться с ней, но я дергал его за предплечье и сажал обратно. Девушка смотрела на меня с благодарностью огромными синими глазами с длиннющими ресницами, я на неё, девушка смущалась и краснела, а я был не в силах оторвать от неё восхищенного взгляда. Да, милое создание, не долго тебе с такими данными ездить в метро, подумал я.

Потом дернули за правый рукав меня. Я посмотрел на мальчика. Он молча показал на мою довольно тяжелую сумку, которая ввиду тряски и моего недосмотра съехала с моих тощих колен на его, еще более тощие. Я извинился и поправил сумку.

— Ты приезжий? — спросил мальчик.

— Нет, уезжий, — сострил я и чуть было не воскликнул, как Михал Михалыч: «А ведь хорошо сказал, ребятки!» — Как вас зовут, юноша?

— Кирюша, — ответил мальчик.

— Нет, это неверно, — сказал я. — Такие солидные мужчины, как мы с тобой, должны и представляться как-то по-солидному.

— А ты солидный?

— Ого, еще какой!

— А кто ты?

— Я! Да ты даже не представляешь, кто я!

— Так кто?

— Я? Ну, этот… Как его? Я ого-го-го!

— Ну скажи, — открыто надсмехался надо мной настырный мальчишка.

— Вот прицепился… Слушай, мальчик, ты такой умный, может ты сам что-нибудь придумаешь?

— Ладно, будешь просто Уезжий. А куда уезжаешь? — спросил мальчик.

— В Питер, кажется.

— А! Я там уже был.

— Да? И тебе понравилось?

— Красиво, — кивнул он белобрысой головой с очень даже стильной прической. — Правда устал очень. Там нужно много ходить пешком. Эй, — снова дернул он меня за рукав, — тебе выходить, это «Комсомольская».

Я поспешно вышел. Феди рядом не оказалось. Меня это почему-то не удивило. С этими Федериками всегда так. Помнится, в моей тогда еще юной и неокрепшей жизни появился Феллини. В виде «Восьми с полтиной», «Амаркорда», «Ночи Кабирии», чего-то еще… Напустил Федерико туманов, нашпиговал фильмы заумными символами, пунктирами. Мы стояли в трёхчасовых очередях за билетами, терпеливо высиживали до конца сеанса, усиленно расшифровывали то, что он так старательно зашифровал. В общем, как поётся в одной песенке: «На рубиль семушек наели и ничего не понялИ». Расстроились, как обычно, и для удаления из груди горечи по-бунтарски сходили на простенького «Фантомаса». Федерико презрительно фыркнул нам в спины и пропал из нашей жизни, как Федя-Федерико только что из моей.

Толпа людей с багажом деловито подхватила меня и понесла вдаль. Чуть позже я прошел сквозь кассовый зал и оказался на перроне.