Созерцатель

— Гордость умеет скрываться за благими намерениями. Ты думаешь, что пожелание мучений — это хорошо, а тебе по носу — щёлк! Не дури! Это от гордости.

— А что же в таком случае от смирения?

— «Господи, помилуй» и целиком положиться на волю Божию. Всё!

Федор Семенович лежал неделю, другую, пытаясь умереть. Иногда звонил мне и докладывал о том, что с ним происходит: слабость разлилась по телу расплавленным свинцом, прижимая каждую жилочку и кровеносный сосуд к постели. Он почти ничего не ел, пил только святую воду, иногда растаивал во рту просфору. Когда он вспоминал вкус и запах водки, его тошнило, и он радовался этому. Если Господь снял с него позорную пьяную епитимию, значит, гордость дрогнула и покинула его сердце, думал он.

Много раз перед ним проходила жизнь от трех лет, с которых он себя помнил, до последнего часа. Всплывали старые грехи, исповеданные им, легко обжигали грудь и уносились прочь. Он благодарил своего ангела-хранителя за то, что тот поднимал его по утрам и вечерам и приводил в храм. Благодарил за то, что помогал вспоминать грехи и с отвращением их сжигать на исповеди под епитрахилью священника. Потом лежал и часами прислушивался к себе. Он даже пробовал делать глубокий выдох, чтоб душе проще было вылететь из тела. Он долго и сосредоточенно вдыхал, будто собирал всё духовное изо всех уголков тела, а потом также медленно всё это выпускал наружу через дыхательные пути. Но, увы, измученная душа не желала покидать тела, как он ни старался.

Но вот однажды ночью он испытал настоящий страх. Перед ним проходила череда обиженных им людей: нищие, мимо которых прошел он с презрением; просители, которые ушли ни с чем; женщины, над которыми он издевался, посмеивался, унижал. Он вопил, казалось, на весь город «Господи, помилуй», а они шли и шли мимо, по одному приближались к его одру и прожигали спокойным пронзительным взглядом до самой глубины сердца. Утром старик с трудом дотянулся до телефона, позвонил священнику и просил прийти, рассказал о ночной казни, исповедался, причастился, успокоился.

Потом позвонил бывшему помощнику, который до сих пор сохранял ему верность, продиктовал перечень имен и просил узнать, как живут эти люди материально. Как-то давно старик сам выбрал молодого специалиста из сотен чиновников за спокойную рассудительность и умение… краснеть. Он вырастил из парнишки прекрасного работника, прощал ошибки, подсказывал единственно верное решение, ну и конечно, помогал материально. Во всяком случае, персональную надбавку к окладу, регулярные премии, автомобиль и квартиру в приличном районе помощник получил именно стараниями наставника. Сейчас это уже состоятельный господин, глава небольшой фирмы, но с широкими международными связями, контролирует мощные денежные потоки. Ни жадным, ни чванливым он так и не стал, и чем особенно располагал старика и всех сотрудников — до сих пор не разучился краснеть. Через день помощник доложил: почти все указанные в списке люди живут плохо, некоторые совсем на грани полной нищеты.

С тех пор, как Федор Семенович стал проходить сквозь тернии алкогольных искушений и перестал доверять самому себе, он вручил помощнику кредитную карточку продиктовал пароль и PIN-код и приказал не давать ему денег, даже если он будет умолять на коленях. Вот ему-то Федор Семенович и доверил раздать этим людям деньги. Старик был уверен, что «аккуратный мальчик», как он его называл про себя, выполнит всё в наилучшем виде. Положил трубку, прислушался к внутренним ощущениям и вдруг понял, что там — внутри — стало намного лучше. Он пошевелил ногами, руками, вскочил с кровати и прошелся по квартире. Смерть отступила, можно жить дальше.

А на следующее утро мы с Федором Семеновичем сидели в общем вагоне поезда и морщились от сквернословия и криков возбужденных челночников, загромоздивших свободное пространство огромными сумками. Когда поезд, наконец, тронулся, старик встал и пошел искать бригадира поезда. Вернулся с двумя билетами в плацкартный вагон. Мы перешли в соседний вагон и сразу удивились уютному покою, который нас окутал. Наши места оказались одно над другим. Напротив располагалась молодая супружеская пара, с боковых мест не без любопытства поглядывали на нас люди постарше.

Старик достал из своего чемодана коробки с салатами, молодой картошкой и копченую курицу. По спертому воздуху вагона разлились домашние ароматы. Потом вздохнул и выставил то, что поэты Серебряного века называли «лё де ви» (l’eau de vie).

— Прошу вас, — сказал старик, широко улыбаясь. — Присаживайтесь, дорогие попутчики. Отобедаем, чем Бог послал, но в основном поговорим.

Помявшись для приличия, пассажиры подсели к столу. О чём говорить будем, подумал я про себя, поглядывая на соседей и старика. Всё еще пребывая в раздумьях, я встал и, сказал народу «пойду, принесу инструменты». Выпросив за небольшую плату тарелки, стаканы, вилки с ложками, пачку салфеток и еще минералки, я вернулся в купе. А там… Там уже вовсю разгоралась беседа.