Совсем как ты

Люси промолчала. Ей хотелось спросить: «Ты уверен?», но нужно было выдержать паузу. Поторопишься – и он сообразит, что загвоздка не в родителях, а в ней самой.

В конце концов она все-таки выдавила:

– Ты уверен?

И Джозеф сообразил, что загвоздка не в родителях, а в ней самой. На ночь он не остался.

По дороге к дому вид из окна автобуса не поражал особыми красотами: блекло-неоновый свет безлюдных сетевых забегаловок с названиями вроде «Калифорнийские крылышки»; случайные группки доставщиков еды из службы «Деливери», остановившихся покурить и потрепаться верхом на своих скутерах и мотобайках; ватага подростков, с визгом носящихся взад-вперед; дядька, справляющий нужду сквозь прутья ограды; редкие небольшие молельни, на которые свысока поглядывала его мать. Наверное, эту часть города, куда уж точно не водят туристов, полюбить сложно. А вот он любил. Здесь он был своим. Причем не только на всем пути следования автобуса номер 134. Он чувствовал себя как дома и в Уайтчепеле, и в Брикстоне, и в Ноттинг-Хилле. И любил их еще сильнее оттого, что, случись ему приехать в Кент, Италию или Польшу, там всегда найдутся желающие указать, что дом его – в каких-то неведомых ему городах и странах, о которых он даже не помышлял. И Люси не могла на это повлиять. Если отправиться с ней туда, где нет станций Лондонского метрополитена, это наверняка усложнит жизнь обоим. От одной мысли о семейной вылазке ему становилось худо.

После третьего или четвертого упоминания Джозефа – «Джозеф говорит…», «Джозеф умеет…», «Джозеф нас заставляет…», «Джозеф хочет…» – мать Люси наконец задала неизбежный вопрос.

– Как это: кто такой Джозеф? – недоверчиво переспросил Эл.

– А почему я должна его знать? – парировала мать Люси.

Характер у Маргарет Лоуренс был непростой. Чтобы об этом догадаться, хватало одного взгляда на ее гостиную (где все говорило о ней, а не о муже); в каждый свой приезд Люси поражалась этой неумолимой чопорности во всем: здесь доминировали приглушенные тона, нейтральные репродукции на стенах, кружевные салфетки на журнальных столиках красного дерева. Люси готовила себя к тому, что когда-нибудь ей придется распродавать всю обстановку. В доме не было ни одной книги, ни одной тарелки, которые ей хотелось бы сохранить. Когда беспорядок в собственной квартире доводил ее до отчаяния, она невольно думала: да! Отлично! Не то что на Кордуоллис-роуд, где каждая мелочь строго на своем месте! Даже собака, в которой по неизвестным причинам души не чаяли мальчишки, казалась начисто лишенной индивидуальности. Лежала себе в корзине, словно предмет интерьера.

– Я думал, ты знаешь, – сказал Эл.

– Итак, кто он такой?

– Мам, ты сама скажи, – предложил Дилан.

– Им неинтересно про Джозефа, – возразила Люси.

– Почему это вам не интересно про Джозефа? – Эл пронзил взглядом бабушку.

– Нам интересно, – изрекла Маргарет.

Ее муж добродушно улыбнулся. Люси могла только гадать, где сейчас блуждают его мысли, но она задавалась тем же вопросом еще в ту пору, когда ему было слегка за пятьдесят. Примерно в то время он ушел в себя, но не по причине болезни или несчастного случая. Судя по всему, отец просто решил, что достаточно пообщался с этим миром и его обитателями. Или просто сделал вывод, что люди из его непосредственного окружения сказали ему все, что могли, а теперь раз за разом только повторяют одно и то же, хотя ему невмоготу выслушивать это по третьему или четвертому кругу. Он любил духовную музыку, а после выхода на пенсию пристрастился совершать велосипедные поездки к дальним церквям, чтобы снимать отпечатки со старинных медных табличек с барельефами. Об этом увлечении он многое мог бы поведать, но задавать вопросы было бесполезно. Время от времени, заинтересовавшись какой-нибудь темой или уловив намек на нечто новое в разговорах людей ближнего круга, он мог опять подключиться к беседе и высказать проницательное или, по крайней мере, уместное суждение. Окружающих это еще больше нервировало, если не сказать – угнетало. А Люси начинала думать, что все остальное время она попросту нагоняет на него тоску.

– Им интересно, – не унимался Эл. – Расскажи.

– Джозеф иногда приходит посидеть с детьми.

– Давай и остальное выкладывай, – ухмыльнулся Дилан.

– Не больно-то он с нами сидит – они с мамой обычно дома торчат.

– Мы, бывает, выходим… – Люси осеклась.

Она сама не понимала, что пытается доказать. Но явно не отрицала, что их знакомство не ограничивается присмотром за детьми.

– Короче, они куда-то ходят, – сказал Эл, – но нам не докладывают.

– Что же получается: какой-то чужой мужчина каждый вечер сидит перед телевизором – и все молчат?

– Да нет, – ответил Дилан. – Это же Джозеф. Он нам не чужой.

Люси сообразила, что, глядя поверх остатков говядины, можно и прикусить язык. Мальчишки все скажут сами, пусть коряво и неловко, но зато без ее участия. Вряд ли они понимали, насколько она старше Джозефа и почему это существенно, но стоит им невзначай упомянуть его возраст – и ей уже не придется ничего добавлять.

В материнском взгляде сквозило замешательство.

– Что они хотят этим сказать?