Совсем как ты

Она симпатизировала Сэму. В минувшем году он пришел на школьный праздник в красно-белой полосатой футболке (Стоук?) с фамилией игрока на спине. Люси не могла вспомнить этого игрока, но в фамилии была буква «кью», и ее сыновья подошли к Сэму, чтобы поговорить о футболке и о букве «кью», а Сэм попросил мальчишек, к их огромному удовольствию, назвать еще пять игроков, в чьих фамилиях есть буква «кью». Ребята справились с этим заданием, Сэм сказал, что мама может ими гордиться, и они немедленно начали требовать, чтобы она устроила их, когда они подрастут, в футбольную академию «Парк-роуд», как будто все среднее образование сводится к знанию футболистов с буквой «кью» в фамилии, ну или, допустим, с буквой «зет», но это уже уровень выпускного класса. Однако сейчас Люси не разделяла позицию Сэма. Она была на стороне Полли. Та пришла работать в школу год назад, и Люси за все время не обменялась с ней и парой слов: при одной мысли об этой молодой женщине (правда, мысли о ней посещали Люси нечасто) она всегда испытывала некоторое раздражение. Полли держалась манерно и ухитрялась без слов показать, что средняя школа ниже ее достоинства. В те несколько дней, остававшиеся до голосования, Люси внушала себе, что занимает сторону Полли, а не Сэма. Она смотрела ток-шоу «Время вопросов», читала газеты, слушала по утрам радиопередачу «Сегодня», но сомнений не оставалось: люди, к которым она испытывала неприязнь, принадлежали к другому лагерю. Сэм был неплохим человеком, как, в ее представлении, отец и мать Джозефа. Но все, кто ратовал за выход, на поверку оказывались лицемерами, хамами и расистами. Потом Найджел Фарадж обнародовал свой плакат с изображением множества отчаявшихся темнокожих людей, выстроившихся в очередь, чтобы попасть в страну, которая не является Британией, но, по его словам, могла бы когда-нибудь ею стать; потом произошло убийство Джо Кокс[7] – и последние сомнения развеялись.

Она показала тот плакат Джозефу.

– Вот козел, – бросил Джозеф.

– Тогда почему тебе вздумалось голосовать так, как он настаивает?

– Потому, что к нему это не имеет никакого отношения.

– Да что ты такое говоришь?

– Финансирование Национальной службы здравоохранения, зарплата моего отца – это не про него лично. Он просто расист и мерзавец, ворошит дерьмо.

– А ведь он в твоей команде.

– Нет у меня никакой команды.

– С этой недели мы все разделились на команды. Примкнули к одной или к другой.

– Может, я вообще голосовать не пойду, – сказал Джозеф.

Люси была вне себя, но хотела дать ему шанс ответить, а уж потом жестко отчитать его за лень и безответственность.

– Почему это ты не пойдешь голосовать?

– Да потому, что у меня, черт возьми, нет определенного мнения.

И Люси рассмеялась помимо собственной воли.

– Что смешного?

– Это самый здравый и самый очевидный довод, который я услышала за последние месяцы. А разве ты не хочешь остановить расистов?

– Конечно хочу. Но они же никуда не денутся после референдума. Его затеяли с той целью, чтобы отправить приезжих восвояси – скажем, в Польшу.

– Мне бы думалось… – начала она и прикусила язык.

Что бы там ей ни думалось (какая странная грамматическая конструкция), она либо не осмыслила этого до конца, либо еще не приступила к раздумьям. Не ляпни лишнего, Люси. Такую фразу впору нанести на футболку.

– Мысль ясна: о чем вообще думают мои родственники, собираясь голосовать заодно с расистами? Но они британцы. Мне казалось, это ваше общее желание: чтобы мы были британцами. Если мы черные, это еще не значит, что мы цепляемся за Европу. В половине европейских стран расизма больше, чем здесь. В Италии. В Польше. В России. Практически во всей Восточной Европе. Ты в курсе, как наших черных игроков оскорбляют, когда они выступают в этих странах? Там нас на дух не переносят.

Нет, о таком она не слышала. И только сейчас начала понимать, как мало смыслит в чем бы то ни было.

– В детстве, – сказал Джозеф, – я любил Тьерри Анри.

– Его все любили.

– Ну так вот: перед матчем Франция—Испания тренер испанцев попался, когда втирал одному из своих игроков, что Анри – черномазое дерьмо. Был скандал, тренера оштрафовали. Но тот обратился в суд и потребовал отмены штрафа. Убил на это три года, однако своего добился. В Испании с трибун до сих пор несутся обезьяньи выкрики в сторону черных игроков. Папа говорит, раньше такое случалось и здесь, но очень давно. Поэтому я не ощущаю себя полноправным европейцем. Пусть катится эта Европа, мать ее.

– Теперь мне уже будет совестно голосовать за то, чтобы все осталось как есть.

– Ну, это ты зря.