Совсем как ты

– Да, действительно, – ответила Люси.

Теперь она сумела разглядеть хоть что-то от женщины, которую помнила. Лицо поражало гладкостью и ухоженностью; такое вмешательство явно стоило бешеных денег, но зато изменило ее до неузнаваемости. Этого, возможно, она и хотела. Между грудями красовалась ложбинка, которой раньше не было. Люси поняла, что на самом деле она не знает никого похожего на Софи. Люси принадлежала к племени, в котором преждевременно поседевшие женщины даже не закрашивают седину, и хотя эти женщины пробуждали в ней как оборонительную реакцию, так и грусть (сама она разве что маскировала поседевшие волоски), ей верилось, что они с ней единодушны в отношении большинства значимых вещей: книг и серьезных фильмов, политики, окружающей среды, референдума. Но в городских джунглях живет много всяких племен, и если Люси никогда не сталкивалась с людьми такого круга, где в порядке вещей джипы, частные школы и обновленные бюсты, это еще не означало, что их вовсе нет – просто они всегда ходили разными улицами.

– Где у людей глаза? – сказала Эмма.

До Люси дошло, что в этом контексте «люди» понимаются как мужчины, которые не домогаются Софи. С недоуменным сочувствием она покачала головой.

– По-прежнему блистаешь на педагогическом поприще? – спросила Софи.

– Думаю, мои ученики вряд ли с этим согласятся, – ответила Люси.

– Она имеет в виду, что ты сама просто блеск, если занимаешься таким делом, – пояснила Эмма.

– По словам Эммы, в твоей жизни произошла нешуточная драма.

– Разве?

– А все из-за Пола, твоего в мужа, это так?

– Ну… Не знаю, можно ли считать это драмой.

– Послушай ее, – сказала Эмма.

Хоть как-то пережить мучительный крах замужества ей помогла школа. По списку там числилось полторы тысячи детей из тысячи с лишним семей; Люси проработала на одном месте больше десяти лет. Ее случай действительно оказался драматичным по сравнению с историями университетских подруг и благополучных мамочек, встречавших своих чад у ворот начальной школы, но ученики описывали, а еще чаще замалчивали домашнее насилие, сроки тюремного заключения, депортацию, нищету и голод. Чтобы удержать их внимание, требовалось нечто большее, чем наркомания и развод. Двое ребят были убиты: один – еще будучи школьником, другой – сразу после выпуска. Обоих пырнули ножом. Многие ли могут назвать знакомых, умерших насильственной смертью? Учителя, работавшие в бедных районах, таких знавали. Каково же им было возвращаться домой с ощущением конца света и жить дальше?

– Я в курсе твоего развода, – сказала Люси. – Сочувствую.

– Ничего лучше этого и быть не могло, – бросила Софи.

– Ну и хорошо.

– Нет, ты только посмотри на нее, – вмешалась Эмма, явно упирая на то, что без развода не было бы ни ботокса, ни силиконового бюста, а без них нынче никуда.

– Глупость ляпнула, – сказала Софи.

– Ты или я? – с некоторой обидой переспросила Эмма.

– Ты выразилась слегка неумно. Впрочем, я сейчас о себе. То, что со мной произошло, – сущий кошмар. Никогда еще мне не было так паршиво, как сейчас, а это кое-что да значит.

– А раньше-то почему тебе жилось паршиво?

– Он не вызывал у меня никаких чувств. А потом нашел себе другую и стал вызывать у меня отвращение.

– Логично.

– Мои подруги все сплошь несчастны, – сказала Софи. – Все скисли.

Люси могла ей поверить, но такое понимание несчастья озадачило бы кого угодно, не принадлежащего к тому кругу. На улице весна. Дом – полная чаша. Вскоре можно будет слетать недельки на три-четыре во Францию или Испанию. А эти закоснели и маются от скуки. Секс, его опробованные разновидности, новые и старые возлюбленные – вот что, по их мнению, дает хоть какой-то выход. Их скука могла взбесить кого угодно, и Люси стала прикидывать, как бы от них дистанцироваться. Все-таки, отдавая своих детей в обычную государственную школу, ты получаешь по меньшей мере одно преимущество: возможность отсечь от себя тех знакомых, чьи дети некогда играли вместе с твоими.

– Очевидно, кроме тебя, Люси, – продолжила Софи. – Это нас сюда и привело. Мы хотим узнать, почему ты не скисла.

– Устрой нам мастер-класс.

– Заряди нас надеждой.

– То есть вы обратились ко мне, потому что у меня, возможно, есть секс, а возможно, нет… так, что ли?

– Я думала, что есть, – сказала Эмма.

– И еще, – добавила Софи, – если сама не знаешь, то кто же знает?

– Я-то знаю, – сказала Люси. – Просто не хотела обсуждать это на улице, где много лишних ушей. А теперь не хочу обсуждать это здесь.

– Не отвертишься, – заявила Эмма. – Ты же наш ориентир.

– Меня бы, к примеру, исцелило новое знакомство, – сказала Софи. – Пусть даже не слишком серьезное. В особенности не слишком серьезное.

– Надо, чтобы тебя просто как следует приласкали, верно, солнышко?

Люси стало дурно. Ее уже достали эти курицы со своими пошлыми эвфемизмами, подвергнутыми операции по удалению всякой эротичности. Такие намеки, вероятно, были уместны в другую эпоху, когда формы досуга включали, скажем, бокс и верховую езду.

– Вы когда-нибудь назначали свидания на сайтах знакомств? – спросила Люси.