Современный нигилизм. Хроника

Раст: Меня не должно тут быть, Марти.

Марти: Ну и что ты предлагаешь мне на это ответить? Послать тебя на хер?

Р.: Да я не про это. Дело в другом.

М.: Так ты расскажи, Раст.

Р.: Был один момент, да, я был уже там, во тьме, и что-то, это уже даже был не я, а что-то такое, отблеск сознания во тьме, я ощущал, как тает моя личность. А за этой тьмой была другая тьма, глубже, теплее, материальнее. Я ее чувствовал. И я знал, знал, что моя дочка ждет меня там. Так ясно. Я ее чувствовал. Чувствовал. И частицу моего папы тоже. Я словно был частью всего, что я когда-либо в жизни любил, и мы трое все вместе таяли во тьме. Достаточно было лишь согласия. И я его дал. Я сказал тьме: «Да». И исчез. Но все равно чувствовал ее любовь, даже сильнее, чем раньше. Ничего не было. Ничего, кроме ее любви. А я потом очнулся. (Раст заливается слезами.)

М.: Слушай… Помнишь, тогда за ужином ты мне сказал, что раньше сочинял истории про звезды.

Р.: Помню, это когда я жил на Аляске. Сочинял под ночным небом.

М.: Да, ты лежал и смотрел в небо, да. На звезды.

Р.: Ты не забывай, у меня до семнадцати лет не было телевизора, делать-то нехрен было, вот я и шлялся по окрестностям, глазел…

М.: А еще… смотрел на звезды и сочинял про них истории. Расскажи.

Р.: Слушай, Марти, я каждую ночь не сплю и смотрю из окна палаты, и думаю… это все одна история, самая старая.

М.: Какая?

Р.: Свет против тьмы.

М.: Ну тут, конечно, не Аляска, но, похоже, передел территории пока в пользу тьмы.

Р.: Да. Спорить не буду.

(Марти собирается отвезти сидящего в инвалидной коляске Раста обратно в больницу.)

Р.: Слушай…

М.: Что?

Р.: Ты покажи, в какой стороне твоя машина. А то навалялся я уже в этих больницах.

М.: Ну ты даешь! Знаешь, я бы поспорил, но есть мнение, что тебя вообще хрен убьешь. За одеждой не хочешь вернуться?

Р.: Все, что там осталось, мне уже не нужно. А вообще ты все неправильно понял. Я про небо.

М.: Почему?

Р.: Когда-то была только тьма. А теперь свет побеждает. (Первый сезон, восьмая серия «Форма и пустота»; курсив мой. – К. Э.)

И именно в этот момент со всем присущим ей драматизмом появляется проблема свободы. Не только как способность выбирать, руководствуясь своей волей, сталкиваясь лицом к лицу с различными возможностями реальности, или действовать по собственной воле, но еще и сама воля – желание, решение – быть самими собой, пользуясь тем, что нам дано и что с нами произошло.

Вначале я говорил, что чаще всего свобода в наше время понимается как возможность «быть тем, кем хочешь и как хочешь». И теперь я мог бы сказать, что именно сквозь клубящуюся тьму нигилизма свобода появляется в новом, противоположном значении: «хотеть того, что у нас есть, и потому, что у нас это есть».