Разве то, что поэзия становится истинной и реальной, не означает, что смысл воплощается, становится осязаемым, узнаваемым и желанным для нашего разума за счет наших привязанностей? Моменты бытия и вправду таковы, – мы все испытываем это на собственном опыте, – потому что они непредсказуемы и неизбежны, не могут быть автоматизированы и запрограммированы. Они «оторваны» от небытия, и мы можем прожить их, обернувшись в вату наших решений, или всем существом ощутить чудо их присутствия.
Об этом «ничто», раздираемом присутствием вещей, событий и людей, нигилизм ничего не знает. Он занимается исключительно измерением и «техническим» управлением реальностью, лишая себя и мир беспокойства о смысле существования. Ничто – как концепция, но даже в большей степени как несводимый человеческий опыт – может в таком случае рассматриваться как точка, воздействием на которую можно опровергнуть основное условие нигилизма. Небытие – лучший друг бытия.
12. О стремлении к истине
Было время в истории современного нигилизма, когда в публичной речи стало очень неловко произносить слово «правда», да и в частной беседе оно звучало довольно тревожно. Само понятие истины в общественном сознании несло на себе невероятно громоздкое требование наличия ссылки на абсолютное, обязательное и неизменное видение вещей. Достаточно вспомнить, как часто апелляция к общечеловеческой истине или к истине, идеальной с точки зрения политики, в действительности оказывалась частной позицией индивида или выбором единиц, который ошибочно выдавали за универсальный.
Конечно, в основе этих возражений нередко лежал тот факт, что они диктовались политическими обстоятельствами и идеологическими перспективами, так что один и тот же фактор в одних случаях считался ложной «истиной», соответствовавшей интересам только части населения или правительства, а в других случаях он же преподносился как неоспоримая истина. И в итальянской, и в европейской истории примеров немало: от потока нелегальных мигрантов из Северной Африки до легализации однополых браков, от законности эвтаназии для себя или близких при низком «качестве» жизни до обязательных и добровольных прививок, не говоря уже о недавнем обсуждении закона против гомофобии и о признании «гендерной», а не «биологической» идентификации людей. А как насчет тех, кто спорит с правдой и утверждает, что чрезвычайная ситуация во время пандемии Covid-19 используется как инструмент политического контроля за здоровьем населения со стороны правительства или в интересах определенных
Но в последние десятилетия стало заметно невооруженным глазом, что грандиозный план освобождения от индивидуально и социально значимой истины, когда первое место занимает система разнообразных и не пересекающихся интерпретаций мира, ведет к возникновению опасного эффекта обратной дороги[55], а он противоречит первоначальной идее освобождения. Так возникает риск уничтожить реальность или свести ее к главенству идей доминирующей культуры. На самом деле правда всегда имела огромный социальный вес, и не столько в негативном смысле («тоталитарный» риск, чьи последствия мы не раз наблюдали, когда кто-то решал, что реально, а что не вписывается в его идеологические схемы), сколько в позитивном, как гарантия и защита свободы людей от насильственно навязанных предрассудков. Для всех сегодня наступил поворотный момент благодаря сложному вопросу о
В действительности подготовка такого рода лингвистического и концептуального эмбарго на существование концепции истины велась очень долго, и постепенно стало ясно, что повсеместно распространившийся современный нигилизм – результат набиравшего ход процесса в истории человеческой мысли. Изменения в западной философии в ходе ее развития отразились и в нашей памяти – если бы мы воспользовались пантографом[56], то могли бы проследить все пути развития культуры за несколько последних веков, отразившиеся в нашей повседневной жизни.