Современный нигилизм. Хроника

Существует опыт, подчеркивающий современное отношение к проблеме истины. Декарт описал его еще в «Рассуждении о методе» (1637), будучи глубоко разочарованным в образовании иезуитского коллежа Ла Флеш, где дисциплины преподавались в соответствии со «схоластической» традицией. Он решил отправиться в путешествие, чтобы открыть «великую книгу мира», потому что иезуиты не предоставили ему надежного критерия для определения истины. Декарт пишет: «Я же всегда имел величайшее желание научиться различать истинное от ложного, чтобы лучше разбираться в своих действиях и уверенно двигаться в этой жизни»[57]. Примечательно, что для Декарта двигатель поиска – это желание, которое он не случайно называет «величайшим», ведь оно похоже на другую насущную проблему философии и жизни: стремление к истине, к умению понять, прикоснуться к тому, что наше представление о правде зовет реальным.

В начале современной эпохи истина вновь превращается в проблему, она выходит за рамки традиционных решений, потому что становится субъектом желания со стороны людей. Это признак истины: что она желанна и проявляется в «Я» как неуемная потребность существовать и реализовывать себя. Короче говоря, правда – это проблема жизни. И мы владеем истиной только в той мере, в какой мы ее ищем, желаем и стремимся к ней.

Декарт пошел своим путем и разработал метод, который обеспечивает максимально контролируемое и наиболее непоколебимое знание природы мира, достигаемое, например, посредством математического анализа. Но его первый шаг продолжал очаровывать меня и пробуждать вопросы и позволил сформулировать нерешенный вопрос в рамках собственной философии Декарта. Помогло ли полноценно растолковать наше стремление к истине ее отождествление с грандиозной машиной, принцип работы которой можно объяснить с точки зрения геометрии как ряд количественных отношений между величинами? Устранило ли такое объяснение все беспокойства «Я» в ожидании истины?

Два столетия спустя Ницше ответит на этот вопрос отрицательно; присущий философу иконоборческий радикализм заставит его разрушить само понятие «истина»: «Я был первым приличным человеком, чтобы я сознавал себя в противоречии с ложью тысячелетий… Я первый открыл истину через то, что я первый ощутил – вынюхал – ложь как ложь… Мой гений в моих ноздрях…»[58] («Ecce Homo, как становятся самим собой», глава «Почему являюсь я Роком», 1). И это тоже может показаться странным, так как Ницше обычно представляет себя великим деконструктором, разрушителем самого понятия истины. При этом совершенно не берется в расчет, что он сумел это сделать только потому, что сам вновь ощутил проблему истины во всей ее неудержимости. Начало кризиса XX века, который затронул самые разные дисциплины и материи от математики до литературы, от физики до психологии и от искусства до историографии, заключается в том, что истина вновь становится проблемой. И проблемой неоднозначной, потому что речь идет не столько о том, что истины больше нет, а о том, что проблема кроется в самой истине, так как ее существование стало невозможно доказать.

Но кризис не отменяет первоначальной постановки вопроса, и даже наоборот, он вновь выдвигает его на первый план: откуда берется это желание, которое сейчас пробуждает насилие, потому что оно недостижимо? Это то, что Ницше вкладывает в уста странника, главного героя, высказывающего мысли автора: «Однажды странник захлопнул за собою дверь, остановился и начал плакать. Потом он сказал: „Этот сыр-бор вокруг истинного, действительного, немнимого, достоверного! Как я зол на него! Отчего меня погоняет как раз этот мрачный и пылкий погонщик!“»[59] («Веселая наука», 309).

Почему странник плачет? Потому что его преследует проблема реальности, потребность в истине, от которой он мечтает избавиться, она раздражает его, не позволяет «построить» себя так, как ему хочется. Это что-то вроде силы тяжести, она его злит, странник всем существом ощущает ее присутствие, но не в силах объяснить ее природу. На самом деле «нигилист» Ницше не должен испытывать такого желания, и «Я» человека, ищущего и жаждущего, должно выходить за пределы «сверхчеловека» или «за пределы человека», а его желание должно усиливаться и искажаться сверх всякой меры, обращаясь в чистую волю к власти, согласно которой все истинно, потому что все необходимо, а «Я» – всего лишь буржуазный пережиток, от которого нужно избавиться.