Крохотный вагончик узкоколейки катил в те места, где прошли детские годы Хеннера. Предстоящая встреча казалась нам веселым приключением, и ничто не предвещало катастрофы, к которой мы неумолимо приближались. Грязь в купе была просто жуткой, обивка из искусственной кожи клочьями свисала с сидений.
Дождь за окнами прекратился, тучи начали редеть, и через голубые просветы выглянуло солнце.
По сторонам проползали деревни, погруженные в дрему, влажная земля курилась паром. Я была счастлива, что мы наконец-то хоть на два-три дня избавимся от скуки городской жизни, но Хеннер явно нервничал. Сам того не замечая, он мял и мял давно погасшую сигарету о дно пепельницы, так что та в конце концов опрокинулась, и все, что в ней было: обгорелые спички, окурки, обглоданные вишневые косточки, колбасные обрезки, — разлетелось по полу, пополнив хлам, валявшийся в купе. Я была убеждена: Хеннер волнуется из-за предстоящей встречи с друзьями детства. Сейчас-то я понимаю, что это был самый обыкновенный страх — страх снова оказаться в собственном прошлом. Хеннер знал, что будет его недостоин. А может, он уже тогда предвидел, чем все кончится? Да, в общем-то, я ни капельки не жалею, что все так вышло: пусть уж лучше горькая правда, чем лицемерная ложь. За жизненный опыт приходится дорого расплачиваться. И, быть может, эта встреча с друзьями детства, несмотря на все нелепости и недоразумения, даже чем-то обогатила всех нас. Ведь теперь от каждого зависит, как обойтись с тем, что он узнал о самих себе и о других.
Анне и Герду, во всяком случае, придется снова настраиваться на нормальную жизнь. Роль изгоев общества, которую они разыгрывали друг для друга и для нас тоже, исполнена до конца. Кулисы убраны, от подмостков остались зола и пепел. У Марги тоже появился шанс наладить жизнь — ведь она смогла увидеть своего единственного и неповторимого без его вечного превосходства, со всеми уязвимыми местами. Если и после этого она не сумеет с ним сладить — ей уже ничто не поможет.
Да и для нас с Хеннером будущее опять открыто. До этой встречи я не могла уйти от него, мне казалось, что я обязана быть с ним — ведь ради меня он развелся с женой. А сейчас меня ничто не удерживает: я снова могу трезво мыслить и принимать решения, которые меня устраивают. И я поступлю именно так, потому что поняла: больше всего на свете Хеннер боится сделать ложный шаг и из-за этого готов примириться с любыми обстоятельствами.
Наверное, я вижу все так отчетливо из-за того, что меня занесло в эту компанию совершенно случайно. А когда смотришь со стороны, замечаешь все яснее и четче. Другие просто толклись во дворе, как слепые…
Но тогда, сидя в вагончике узкоколейки и направляясь на встречу, которую придумал Герд, я ничего подобного даже не предполагала. Хеннер нервничал, а я вся была переполнена радостным ожиданием.
Когда к нам провели узкоколейку, в деревне началась новая жизнь. С тех пор, правду сказать, прошло уже добрых восемь десятков лет. При прокладке железной дороги засыпало двоих рабочих — это когда ее вели через Волчий склон. Память о них мы должны всегда хранить в наших сердцах, сказал, давая мне напутствие, отец, который до меня сорок лет был начальником станции. Между прочим, при нем не было на дороге ни единого происшествия, к чему, честно сказать, стремлюсь и я.
Стремлюсь даже после того, как я узнал, что моя Гизела ошивается там, наверху, в этой усадьбе Фронхаг… Впрочем, отец ведь предупреждал, что дорога несет с собой разные напасти. И он имел в виду не только ту фуру с сеном, на которую в сорок третьем у разъезда налетел поезд. Упряжку проволокло почти до самой рощи. На похоронах, кстати, отец держал речь вторым, сразу после пастора.
Вообще-то, когда в деревню попадали чужаки — проездом или останавливаясь надолго, — хорошего они приносили мало. В марте тридцать первого, рассказывал отец, к нам приехал новый учитель. Ну, с ним и спуталась дочка Зегемюллера. А осенью, когда ей уже никак невозможно было спрятать свой живот, она отправилась навсегда в деревенский пруд. Ей еще и четырнадцати не было. Единственный ребенок в семье, между прочим.
А еще отец распознал одного беглого преступника, который хотел снять комнату в здании бывшего суда. Сразу после войны это было. Фотография с объявлением о розыске висела прямо над окошком кассы в здании вокзала. Позже, правда, сказали, что тут путаница вышла, но толком так никто ничего и не узнал.
Чего ж удивляться, если мы не слишком-то доверяем чужакам!
По будним дням сюда приходят четыре поезда. Особенно мы приглядываемся к тем, кто приезжает с последним. Само собой, я сразу заприметил эту парочку, которая явилась на встречу во Фронхаг. И если я взялся помочь им, так больше из бдительности, а вовсе не для того, чтобы подзаработать. Ну а то, что потом случилось в усадьбе, лишний раз доказало: отец говорил сущую правду.