Современная повесть ГДР

Марга и Дитер приехали утром на машине — они были первыми из гостей. Дитер торжественно вручил мне подарок — целый ящик водки. И пока они перетаскивали в дом вещи, осмотрительно обходя лужи во дворе, у меня начали зарождаться мрачные предчувствия: зачем только мы затеяли эту встречу!

Марту, которую я совершенно не знала, ничто, казалось, не занимало, кроме собственной мигрени. В отличие от нее Дитер повел себя сразу как хозяин. Он тщательнейшим образом обследовал все, что попадало в поле его зрения. Мне доставляла почти физическую боль та бесцеремонность, с которой он обшаривал взглядом каменные ворота, перила, фонари при входе… Все, к чему прикасались его пальцы — короткие, не знающие покоя, — тут же теряло, казалось, свою непорочность.

— Вот здесь, — говорил Дитер, — если мне не изменяет память…

Ну да, конечно, память ни разу не изменила ему, ничто хоть сколько-нибудь значительное не было забыто. Пальцы его ощупывали все новые и новые жертвы. Я смотрела на них, и даже ненавистный страшный двор после того, как Дитер его залапал, внушал мне теперь сострадание. И разве смогу я когда-нибудь признаться, что значил для меня этот двор на самом деле!

Со временем названия теряют свою изначальную сущность. Хранимые под спудом годов, они постепенно утрачивают то, что под ними подразумевалось когда-то. И становится страшно от того, что и мы можем когда-нибудь вот так же, безымянные, навсегда исчезнуть из этого мира. Потому-то и взываем мы к своим воспоминаниям…

О, тот миг, когда я впервые увидела наш двор — место, предназначенное стать нашим домом, после сотни временных пристанищ! И вот все эти годы роюсь я в развалинах прошлого, веря, что именно в тех первых впечатлениях была скрыта истина.

Все эти годы?.. Нет, пожалуй, не все, а начиная с того времени, как мы возвратились сюда снова. Но, как бы там ни было, я продолжаю свой поиск…

Помню, усадьба показалась мне тогда просто чудовищной по своим размерам. И чужой тоже. Кажется, я пыталась найти тайную закономерность в путанице построек. А может, тогда, после холода бесконечных странствий, я ощутила тут что-то вроде тепла родного очага и лишь теперь уже не чувствую себя здесь дома.

Видения, видения… Они возникают в памяти одно за другим как немые свидетельства минувшего в неверном, меняющемся свете времени — давние и более близкие. Но нет среди них ни одного, которое воскресило бы то, первое чувство: да, именно так это было, именно так я это ощущаю! И остается лишь предполагать…

Мне кажется, вся моя жизнь — непрерывное странствие. Вечер — всего лишь остановка, но не приход в родной дом. А утро — не расставание на время, а продолжение все того же бесконечного пути. Постоянное чувство утраты родины. И отсутствие боли от этой потери, уже ставшей привычной. Спроси я себя: когда, где, что было со мной, — вместо ответа я лишь пожала бы плечами. Названия мест не имели для меня ни малейшего значения.

А может, того мгновения, которое я так хочу вспомнить, вовсе и не существовало? И лишь отчаяние, с которым я ищу его, придает ему бытие и значимость?

Но откуда же тогда во мне эта неутолимая страсть прочувствовать все сначала? Или все прогорело, как солома? Нет-нет, все-таки что-то зародилось здесь после того, как прекратились наши скитания. После кочевой жизни среди тех, кто презирал названия, так что я тоже вынуждена была молчать, здесь мне пришлось заново учиться произносить слова. Или по меньшей мере создавать видимость того, что я могу говорить.

Именно здесь началась моя борьба за самоутверждение — сначала как борьба за право быть женщиной, за любовь. Борьба, которая грозит для меня истощиться от постоянного ожидания быть любимой… И еще — от страха, что то, чего я так трепетно жду, произойдет вот в этой самой отвратительной клетке, прутья которой как бы оживают, наливаются мужским вожделением и все теснее смыкаются вокруг меня.

…Я сижу за партой, склонившись над листом миллиметровой бумаги, — единственная ученица, оставшаяся в классе. Нетерпеливое покашливание учителя звучит угрожающим предупреждением. Поднять глаза у меня не хватает духу. Линейка и циркуль мечутся между осями координат. Моя задача: найти, с каким географическим пунктом из числа нанесенных на карту перекрещивается линия моей жизни. Координаты танцуют по миллиметровке, скрип учительского стола становится все более грозным. Я продолжаю сидеть за партой, пузыри от слез вздуваются на бумаге между моими беспомощными пальцами.

И вдруг я вижу: координаты, расплывшиеся на листе, сходятся на точке с надписью «Фронхаг». Я усердно тяну руку. Ответа нет. Учитель уже покинул класс. В гулком пространстве опустевшего помещения витает мой беззвучный вопрос: и это то самое место, откуда начались мои житейские утраты?

Звонок. Я лихорадочно запихиваю тетрадь в ранец, а вместе с ней и оставшийся без ответа вопрос — нерешенную задачу собственной судьбы.

ХЕННЕР