Современная повесть ГДР

Самым черным днем моей жизни, я считаю, был тот, когда я получил приглашение на встречу. Если бы я мог предвидеть, что из всего этого выйдет, ни за что на свете не дал бы согласия. Скорее, я, хоть и предчувствовал неладное, решился на поездку только из-за Рени, которая, в сущности, и подстрекнула меня на эту затею?..

Может, эта ошибка была лишь логическим следствием других житейских просчетов? Тогда, очевидно, самым черным днем моей жизни надо считать тот, когда я решился расстаться с семьей, чтобы уйти к Рени.

Ужасней всего то, что теперь я раскрылся перед старыми приятелями. Своим молчанием все эти годы я возвел оборонительный вал вокруг моей личной жизни, и вот теперь он рухнул. Не этого ли и добивалась Рени, чтобы таким способом оборвать нашу связь? Нет-нет, нельзя быть несправедливым. В конце концов, не кто-нибудь, а Герд заварил эту кашу. Не мог больше переносить своего унижения, так решил унизить еще и нас. Рени молода и наивна, но Герд-то должен был сознавать, какую опасную игру он затеял!

На конверте с приглашением старый адрес был перечеркнут и почерком моей был шей супруги был написан новый, рядом с которым она поставила вопросительный знак, словно давая понять, что не уверена в моем нынешнем местонахождении. Раскрыв конверт на лестничной площадке и прочтя приглашение Герда, я вдруг почувствовал страх и возбуждение, как будто неожиданно получил повестку в суд. К чему вспоминать времена, с которыми мы бесповоротно расстались? И это прощание — разве не было оно суровой неизбежностью, разве не означало движения вперед? Пуповина, связывавшая нас с прошлым, отрезана раз и навсегда, и если что и имеет смысл, то только настоящее. А картины прошедшего — уже из другого мира, из чуждого для нас бытия…

В квадрате двора топорщилась невысокая пристройка — она выглядела там, будто кожаная заплатка на заднице. На фахверковом фасаде угрожающе распростер руки сказочный лесной великан, защищая вход. Как мы обнаружили, обитую ржавыми железными лентами дощатую дверь можно было приподнять, так что щеколда выпадала из защелки. Внутри все было завалено покрытыми слоем пыли деревянными ящиками, грудами инструмента, чуть дальше громоздился высоченный шкаф. По узкому проходу можно было пробраться к простой двери с металлической полоской на косяке. За ней располагалась спальня доктора, которую он несколькими ловкими манипуляциями превращал по утрам в приемное отделение. Там-то, в старой лакированной шкатулке, Карина и нашла тогда золото…

Каждый раз на заре, когда звонарь местной церквушки только поднимался на колокольню, доктор спешил вниз, к речной низине, со своей немудреной рыбацкой снастью — ореховыми удилищами, крючками, изготовленными собственноручно из загнутых булавок, поплавками из пробок, надетых на срезанные дудки гусиных перьев.

Как только доктор удалялся, я взбирался на острые плечи Дитера и занимал свой привычный пост — в развилке посреди ветвей старого каштана. Отсюда, через ворота, просматривалась вся местность вплоть до реки, а в окне сарая я видел Карину, колдующую над арсеналом докторских инструментов. Ее волосы свисали над столом, как волшебный платок иллюзиониста.

Окно не пропускало звуков, и я всерьез воображал, что и там, внутри, все совершается в таинственной, торжественной тишине. Маленькие руки Карины летали так быстро и ловко, словно каждое движение было ею тщательно разучено и отрепетировано.

Анна, Герд и Дитер по очереди забирались на зубоврачебное кресло, и Карина вдавливала им в дырки от выпавших молочных зубов комочки золота. Потом, на деревенском рынке, они на глазах у торговцев вырывали золото изо рта в доказательство того, что оно не ворованное, и обменивали на яйца, сало и прочую снедь. Из всей нашей компании только я был избавлен от этой процедуры, потому что все зубы у меня уже заменились. Благодаря изобретательности Карины мы и выжили в те голодные годы.

Если добыча на рынке была особенно богатой, то я отказывался от скудного домашнего ужина — картошки в мундире и творога. С гордостью выкладывал я на стол свои сокровища. Мать с отцом жадно набрасывались на еду. При этом они не поднимали на меня глаз и не задавали ни единого вопроса.

Не знаю, сколько прошло времени, пока доктор обнаружил пропажу. Хотя не было ничего проще, чем заподозрить нас, он не стал поднимать шума. Скорее всего, чтобы не устраивать нового скандала — их и так хватало с избытком на нашем дворе. Тем не менее он без всяких объяснений попросил деревенского кузнеца перегородить дверь, ведущую в сарай, стальным рельсом.