Впервые любовь и дружба в их жизни соединились. Ради этого им не пришлось ничем жертвовать. Компромиссы возникали будто сами собой. По правде говоря, они оставались вместе много лет не только благодаря компромиссам, но и благодаря той атмосфере, в которой Шарлотта и Родриго впервые встретились.
У Дики знакомились многие. Там всегда были люди, одни приходили, другие уже прощались. У него гостили друзья, кто-то заходил на пару часов, а кто-то оставался на пару недель. Были и незнакомцы – и они пользовались гостеприимством наравне с другими. Не только людей было много, еще у Дики всегда было достаточно еды, травы, музыки и гостеприимства, чтобы гости были довольны и приходили снова и снова. Он вырастил небольшой островок каджунской Луизианы посреди стального сурового Нью-Йорка. Он вырастил его и в сердце Шарлотты.
То, что было естественным для Дики, Шарлотте представлялось сущей экзотикой. Каджунский стиль открыл для нее новый мир. Она случайно оказалась в нем однажды ночью. Это была одна из самых жарких ночей в ее жизни. Не в силах заснуть, Шарлотта вышла погулять. Кто-то играл на саксофоне. Звуки растекались по липкой духоте кварталов. Когда звуки прекратились, она остановилась. «Что ты здесь делаешь совсем одна, дитя?» Недолго думая, Шарлотта поднялась в квартиру Дики, где царила настоящая вакханалия: обилие еды, травы, музыки и толпы людей. Для Шарлотты это была ночь посвящения. Она вошла в его дом скромной незнакомкой, а вышла подругой, из тех, что могут зайти в любой час.
Солнце уже вовсю светило, когда она шла домой, думая о произошедшем. Дики рассказал ей, что в графстве, где он родился и вырос, было пятьдесят скрипачей. Это произвело на нее большое впечатление. Куда там Клейтону. Уфф. Вот это мысль. Но нет времени думать. Было уже 9:30, она отклонялась от расписания.
Шарлотта всегда жила по расписанию. Каждые четыре месяца она издавала «Домашний орг
Родриго был знаком с Дики уже три года, с тех пор как переехал в Нью-Йорк. Все музыканты знали Дики, не избежал знакомства и Родриго. За три стремительно пролетевших года у него появилась кое-какая репутация. В фортепианной игре Родриго не было равных. Люди смотрели на него с восхищением. Когда он садился за инструмент, то становился его частью. Он бил по клавишам или ласково к ним прикасался, заставляя говорить на языке, который никто прежде не слышал, но в котором всё было понятно. Такова была музыка Родриго, и всё, что оставалось, – это слушать. Он мог пересидеть любого слушателя, и это было единственным, на что жаловался Дики: «Слишком долго». Они говорили об этом, но Родриго никогда не шел на попятную.
– Это твоя сущность, малыш, – часто говорил Дики. – Ты прямой, как стрела. Ни шагу в сторону. Смотрите! Вот он идет. Скорый поезд Родриго.
– В тебе столько дерьма, Дики.
– Ничего, поживем – увидим. Одно из двух: или ты что-то знаешь, или просто упертый как осёл, – говорил он, уже понимая, что и то, и другое – правда.
В двадцать три года Родриго давал уже достаточно концертов, чтобы заработать на жизнь. С ним заговорили о контракте на запись. Он пришел за советом к Дики. Они как раз говорили об этом, когда неожиданно вошла Шарлотта. Контракты – это скучно. Она зайдет как-нибудь в другой раз.
Когда Родриго просил совета по части музыки, он высоко ценил двадцать лет опыта, которые были у Дики: сам Родриго таким опытом похвастаться не мог. По части женщин он уже не был так уверен в компетенции Дики. Не зная, как зовут Шарлотту, Родриго сделал ошибку, спросив: «А кто такая эта рыженькая?» И вляпался по уши.