Современная греческая проза

Алкивиад бесчувственно покачал головой, не потому, конечно, что был в порядке, но потому что он больше всего на свете хотел, чтобы тот ушел. И отца это убедило – так что, оставив у него на лбу последний поцелуй, он вышел из комнаты.

В распоряжении у Алкивиада было мало времени. Нора должна была с минуты на минуту вернуться из магазинов, да и отец его недолго прибирал бы в гостиной. Но, с другой стороны, сам он был ужасно слаб, так что не мог чувствовать ничего, кроме бесконечной благодарности за то, что его умирающие мышцы все еще могли выполнить необходимые движения и перенести его к шкафу. Внутри шкафа царил жуткий порядок, так что только потянув за ручку, он без труда нашел то, что искал: ремень Норы – тоньше, чем его ремни, но в то же время гораздо крепче. Он осмотрел его и, решив, что тот должен был бы подойти для его цели, завязал и приладил к ручке самого высокого шкафчика. Он, естественно, задавался вопросом, выдержит ли вес его тела эта импровизированная петля и получится ли у нее в итоге его убить, учитывая то, что он был достаточно высоким и ноги должны были бы достать до пола, но выбор был невелик. Так или иначе, была серьезная вероятность, что он не сможет умереть больше, чем он уже это сделал.

Быстрыми движениями он вытащил скамеечку, которой пользовалась Нора, чтобы доставать до высоких шкафчиков, взобрался на нее, продел голову в петлю и, убедившись, что ремень не соскользнет с ручки шкафа в то время, как он будет болтаться в воздухе, оттолкнул скамеечку вбок и повис в пустоте.

Пятки его все-таки достали до пола, но резкое давление на шею так сильно его накренило, что почти сразу же тело его отяжелело и расслабилось. За окном свет живого мира менял разнообразные оттенки, пока совсем не побелел и в конце концов не погас – еще до того, как закатилось солнце того летнего вечера.

Мария Куюмджи Все может случиться от одного прикосновения

Государственная литературная премия Греции

Номинация «Рассказ – новелла»

2017

Издательство «Кастаниотис»,

Афины, 2017

(«Болото», сс. 13–27)

Болото

Маркосу Мескосу

Я тогда только что переехал в село Вариа, помощником врача. В старые времена это было болото, страшное болото, оно пожирало людей и животных, дома можно пересчитать по пальцам. Уже много лет, как болото было осушено, и теперь там уже полно домов, но бывали такие дни, говорят, когда оно оживало и душило деревню маревом, походившим на черную пыль, слышен был запах стоячей воды, люди становились болезненными, агрессивными, и это состояние продолжалось несколько дней.

Врач чувствовал себя обессиленным, так что послал меня одного к своему больному, к старику Гаврилу.

Сегодня ты увидишь короля болота, сказал он, Гаврила. Он уже совсем сдал, бедняга. Слез со своего трона, но дома у себя все еще командует. Теми, кто остался. Живыми и мертвыми. Смотри, не принимай это с излишней беспечностью – болото живо. Из него прорастают руки и ноги – готовое тебя схватить прошлое. Не полагайся на романтиков тумана. Это покровы Саломеи, которая снимет с тебя голову. В Гражданскую сколько народу там сгинуло. Они шли туда, чтобы укрыться, а трясина их поглощала. Один или два дома всего-то и было тогда. Первый построил Гаврил, который знал это место, как свои пять пальцев. Болото заманило туда несколько человек и поглотило их. Даже и сейчас, когда осушено, оно изрыгает кости. Когда оно просыпается, как сегодня, то вспоминает об убийствах, о мертвецах и исторгает их в свой туман. Не улыбайся, друг. У крови свои законы. Их не исправишь. Из головы тогда выходят существа, которые начинают говорить, и логика уступает место абсурду. Слышишь, как часы тикают, тик-так, на твоем запястье, время тащит тебя, как связанное животное.

Есть что-то подлое в болоте. Помимо чувства вины, ненависти, ошибочности, само это место обладает чем-то врожденно-убийственным, ему не нужна была война, чтобы пить кровь. Оно не разделяет врагов и друзей. Оно словно эпидемия зла, пощечина по лицу без индивидуальных черт и пола. Болото протягивало руки и выцарапывало на этом лице глаза, отдирало кожу, высасывало голос. И ты был уверен, что это подлость с тобой говорила. Ты чувствовал, как она обращалась к тебе. Трясина вырывала из тебя все человеческое и превращала в не-человека. Нечто белое тотчас приобретало черный лик. И черный язык облизывал белые зубы рычавшей молитвы. Этот черный язык все пробовал, а затем с отвращением выплевывал. Что-то безымянное, непроизнесенное, лишенное света, шевелилось в этом болоте – твой разум.

Он вздохнул. Ладно, иди уже, сказал, Гаврил тебя ждет. Сходи до темноты, потому что иначе ты будешь уже не тем, когда вернешься. Я хочу спать – это все болото виновато, от этой сырости подкашиваются ноги. А, вот еще что, дай какого-нибудь успокоительного Гаврилу, иначе он тебе все уши своими историями прожужжит.