Совок и веник

Кто знал, что столько здесь поместится —
Остывший череп видеть чтобы,
Родня теснилась полумесяцем
Сойдясь у изголовья гроба.

Лежал с лицом серей картофеля —
Над ним ряды свои тасуя,
Почти вдавив в него два профиля,
Лоб в лоб клонились с поцелуем.

Обмытый бабьею заботой,
Мертвец на вкус казался горьким.
Была жара, воняло потом.
Из форточки несло помойкой.

Покойник был подлец и пьяница,
Но нынче ругань неуместна.
И в памяти у нас останется
Интеллигент – достойный, честный.

Писал рецензии похабные,
Но – время, знаете ли, было.
Зато ухлестывал за бабами,
И лишь болезнь остановила.

Да, воровал, но так, по мелочи,
Да, много врал, но все мы грешны.
Непросто жить у нас в отечестве,
Когда ты западник, конечно.

Определенные есть правила,
И с ними надобно считаться —
Сегодня смерть его избавила
От склоки, воровства и блядства.

А жизнь – как прежде бессердечная.
Вот полюбуйтесь, не угодно ли?
Нас всех здесь горе покалечило —
А во дворе гульба народная.

На домино сошлись под окнами
В сквер, полный гнездами вороньими,
Братва с натруженными холками
Стучала крепко в стол ладонями.

Детишки с личиками блеклыми
Смеялись крикам «пусто-пусто!»,
В окне, что с треснутыми стеклами,
Тушили на обед капусту.

Читатели газет и пьяницы
Томились, скрючившись, по лавкам,
И ждали рубль – чтобы заправиться, —
И в конституции поправку.

Перекрывая лязг трамвая,
Работал репродуктор в сквере,
А на четвертом, надрываясь,
Гроб выволакивали в двери.

И гарь костров тянула ладаном,
Заупокойный пыльный вихорь дул,
И всю страну через парадное
Несли вперед ногами к выходу.

Моих романов рваное нутро

Моих романов рваное нутро,
Моих картин охрипшее дыханье,
Моих стихов – бог с ними, со стихами:
У музы мне не отщипнуть перо.

Не доведется щуриться хитро,
Смотря назад. Да и желанья мало.
Беречь тому, кто тратит, не пристало,
Позорно сторожить свое добро.

Переживать за творчество старо,
Особенно когда оно на грани
Общинного и твоего сознанья.
Что человек для общества? Сырье.

Работа – точно корка для ворон,
И от меня останется немного:
Останется рубец и след ожога —
На времени мной выжжено тавро.

– Ты в Мантую поскачешь? – Я кивнул

– Ты в Мантую поскачешь? – Я кивнул,
И вышел прочь, и холода глотнул.
Тьма пустырей и пятна фонарей —
Не жаворонок пел, а соловей.

Вей, ветер преждевременных разлук,
Отталкивай протянутую руку.
Судьба, как тетива, сгибает лук,
Чтоб нас на время притянуть друг к другу.

Мы связаны натянутой струной
В коротком, напряженном повороте,
Но одинок путь, чертаный стрелой,
Холодной, бьющей в горло на излете.

Оседает в бутылке зеленая муть