Я говорил во сне, что ты моя,И просыпался, вздрогнув. Мне мешалаТо тень стены, то тяжесть одеяла,То тело терла теркой простыня.Я знал, что ты не будешь мне женой,Что эта острая сухая метаИглой в сукно судьбы моей продета,Но не пришьет ко мне судьбы иной.Я брел к окну и, штору отстраня,Смотрел на выгнутый хребет дороги —Там пьяный шел, едва сдвигая ноги,Как в клей, попав в пятно от фонаря.Все слишком ясно. От того больнейЧего ж еще – чему еще случиться?Мы в книге той, где вырваны страницы,Нет продолжения, нет свадьбы, нет детей.Ты не моя и не была моей,Наемный дом, проезженное поле.Так речь, перетекая поневолеИз уст в уста, – становится ничьей.Все продано до ребер, до основы,Язык ничей, сам дух пропах чужим,Нет ничего, что было бы твоим,Но говори, ведь если говорим,Мы мир, пускай на миг, присвоим словом.
Мне нравится удар тарана
Мне нравится удар таранаВ застылое стены лицо,В стене зияющая рана,И у тарана горсть бойцов.По ним в упор пойдет пальба,Им нет надежды на подмогу.Пускай погибнут – их судьбаМостить для конницы дорогу.Пусть скачка камень сокрушитВ рядах врага просверлит дыры,Шипят в излете палаши,И в брешь влетают кирасиры.Но обернешься – никого.И даром даже торжество.
Я сидел на скамье, потел
Я сидел на скамье, потел,В голове – кавардак.Прокурор нудел и нудел:Что я сделал и как.Как меня занесло сюда?Я, ей-богу, не вор.Одинокий в зале судаСлышу я приговор.Что за хрюканье, лай и визг,И кривлянье, и вой —Я судей не пойму своихИ плачу головой.
Ни зуб начальственный, ни либеральный зуд
Ни зуб начальственный, ни либеральный зуд,Ни мыло одобрительного взгляда,Ни пожилых правозащитниц суд —не трогают. Поддержки мне не надо.Обдуманный и вечный дезертирБаталий кухонных и дислокаций чайных,Я был рожден, чтоб бой принять за мирИ дать отечеству набраться сил случайных,Таких как я, рожденных не зазря,Не поломаешь с первого удара,Непризнанные дети декабря,Они и зиму сделают пожаром.Они в колоде точно карта в крапе.Таких не ждут, их не поставишь в ряд.Они редки и их приход внезапен —Как молния, как грозовой разряд.