Соседи

Бодрость, утреннее хорошее настроение переливались в нем через край, он принимался то насвистывать, то напевать и поторапливал Машеньку, которая переодевалась в комнате. Глядя в небольшое зеркальце, Никита щеткой с треском причесывал волосы. На нем была майка и заношенные джинсы, все слишком тесное, в обжимку. Степан Ильич заметил, что у современных молодых людей в этом пристрастии к явным недомеркам имеется какой-то шик. Все-таки то ли дело гимнастерка, брюки, сапоги! Своего Бориса он представлял только в военной форме, с тою четкостью в манерах и одежде, которая так приятна в людях благородной сословной выучки. Кстати, у военных в одежде тоже есть свой профессиональный шик, но разве сравнить его с этим бесстыдством, когда одежда лишь обнажает то, что обычно принято скрывать!

— Как у вас с лагерем? — спросил Степан Ильич. — Удалось отвертеться?

— Еще бы! Все о’кей! Обойдутся без меня. Я нахожу, что польза от меня в этом деле дискуссионна. Да и лета, лета жаль! Лучшая пора, очей очарованье… А то побудки, марш-броски, портянки, сапоги. «На зарядку становись!» Кошмар!

Оттопырив языком щеку, он вгляделся в зеркальце и сковырнул какой-то прыщик.

— Разве у вас каникулы не два месяца? — спросил Степан Ильич.

— Почему не два? Все как положено.

— Так на отдых бы остался еще целый месяц!

Медленно опустив руку со щеткой, Никита еще некоторое время смотрел в зеркальце, затем огорченно цыкнул и взглянул на подполковника как на назойливого, но не слишком мозговитого, а откровеннее сказать — примитивного человека.

— Скажите, — и он, склонившись совсем близко, вдруг хитро подмигнул Степану Ильичу, — скажите, а своим детям вы проповедуете то же самое? А?

Степан Ильич откинул голову, точно от удара. Ведь он только что думал о Борисе! «Наталья Сергеевна, видимо, ничего ему не рассказывала. Иначе бы он не посмел…»

А Никита, оставив его, пронесся в кухню и там гремел ящиками стола, хлопал дверцами шкафа.

— Бапля, последний вопрос: может, нам все же забрать с собой Алешку?

— Ну что ты говоришь? — напустилась на него Наталья Сергеевна. — Забрать! А я что буду делать? Смотреть в окошко?

— Здравствуйте! Разве сегодня скачек нет?

Кажется, это уже смахивало на глумление.

— Никита! Никита! — с укором произнесла Наталья Сергеевна.

— Бапля, пардон! Пардон, пардон, пардон! И — мы исчезаем. Адью!

— Беда с ними, — вздохнула Наталья Сергеевна, прислушиваясь к затихающим внизу шагам.

«Нет, я ошибся в нем, — думал Степан Ильич. — Он злой и эгоист. Такой собой не пожертвует, не ляжет за пулемет…»

— Вы чем-то расстроены? — спросила Наталья Сергеевна.

— Пустяки. Не обращайте внимания.

Она вгляделась в его лицо внимательнее.

— Нет, с вами что-то случилось. Я же вижу! Почему вы со мной не откровенны? Я очень дорожу нашими отношениями, и мне хочется… ну, вы понимаете… Не нужно, чтобы мы друг друга обманывали. Скажите мне, вам же самому сразу станет легче.

— Ерунда. Так… Одна реплика, один вопрос.

— Никита, да? Так я и знала! Ох, дети, дети…

Перед глазами Степана Ильича все еще стояла нагловатая, с подмигиванием, ухмылка Никиты, его молодое старательно обтянутое тело. Когда мужчина так неприлично обтягивает себя, в этом поневоле сказывается человек. Человек желаний, удовольствий, но не долга. «И не стесняется ведь!»

— Не стойте здесь, идемте в комнату, — сказала Наталья Сергеевна.

— Где он раздобыл свою справку? — спросил Степан Ильич.

— Владислав Семенович. Для него это просто.

Наспех прибирая комнату, она что-то засовывала, прятала…

Толкнув дверь, вошел Алеша, чистенький, умытый, и доложил:

— Бутылку я разбил, а молоко пролилось.

— У-у, чудо мое! — Она подхватила его и звонко расцеловала в обе щеки.

На улице, совсем близко, загорланил пьяный. Пел он старательно, со слезой.

— Вот жизнь, — проговорила Наталья Сергеевна, прикрывая створки окна.

— Покатилов?

— А кто же еще? Идемте на кухню. Посмотрим, что там наш мужчина, наше чудо, горе, золото мое наколотил! У-у, съем! — тискала она хохочущего малыша.

На пороге кухни Степан Ильич едва на наступил в лужу молока. У плиты хозяйничал высокий мужчина в мятой рубашке и спущенных подтяжках. Выгнув худую спину, он нервно помешивал в котелке. Сильно пахло горелым.

Наталья Сергеевна сердито отодвинула его от котелка.

— Дайте уж лучше я!

Он отдал ей ложку и отступил.

Пьяный с улицы остановился под самым окном кухни и заорал:

— Слепой человек! Куда ты копишь? С собой возьмешь? Черви не любят золота, это я тебе заявляю со всей ответственностью!

У человека со спущенными подтяжками покривилось измученное лицо. Наталья Сергеевна, оторвавшись от плиты, со стуком захлопнула окно.

— Гражданин военный, — страдальческим голосом обратился к Степану Ильичу Покатилов, — скажите: вы имеете детей?

«Во-первых, откуда ему известно, что я военный?»

— Допустим, — обронил Степан Ильич. — А что?

— У вас, — искательно добавил тот, — сын или дочь?

У него, заметил Степан Ильич, были короткие пальцы с излишками морщинистой кожи.

— Допустим, сын. А что?