Сороковник. Книга 4

— Слышь, Жорка, — с определённой долей почтения обращается Ян. — Ну, вот, сделали мы всё, как ты говорил, нашли его, прищучили — а дальше что?

— Молодцы, — не оборачиваясь, говорит тот, кто однажды встретил меня на лугу — совершенно, вроде бы случайно; надавал ценных советов, поделился хлебом-солью, а заодно и ножичком, тем самым, чья деревянная рукоятка до сих пор торчит из каменной ладони. — Молодцы, юноши.

Поднимается с колен и оборачивается уже другой человек. Выше, взрослее… нет, старше, и намного. Задумчиво потирает давно не бритую щеку. Приглаживает чуть растрепавшиеся волосы. Снимает соринку со старенького поношенного пиджачка.

«Ох!» — вскрикиваю мысленно. Если бы я могла в нынешнем бестелесном облике — попятилась бы. «Дядя… дядя Жора!»

— Вы прекрасно справились, молодые люди. — И голос, чуть надтреснутый, но хорошо поставленный приятный баритон, тоже узнаваем. — Я знал, что на вас можно положиться. Спрашиваете, что дальше? А чего вы, собственно говоря, хотите?

Молодые люди, хоть и шокированы преображением знакомого, вроде бы, пацана, хоть и глядят во все глаза, но, похоже, на пути в это странное измерение успели всего наглядеться, а потому — быстро приходят в себя. И делают совершенно правильный вывод, что озвученный только что вопрос — не риторический.

— Я бы хотел к своим вернуться, — твёрдо говорит Ян. — Вот только не сейчас. Знать бы, что с Ванеч… с Иоанной всё хорошо будет, и что ни один гадёныш к ней не подлезет… Но уйди я сейчас — кто моих племянников воинскому делу учить станет, когда подрастут? Некромантовская наука хороша, конечно, но нужно и наше дело знать!

Дядя Жора кивает.

— Будь по-вашему. Вернётесь пока в Тардисбург, к мастеру Ренуару. Рядом с Иоанной вам пока лучше не быть — воинская кровь сильна и говорит в вас куда больше, чем в нём… — Указывает на Рорика. — А как пора придёт — так и встретитесь. Дядюшке вашему передам, чтобы не делал попыток вас из этого мира к себе вернуть, ибо у каждого — своя судьба, и идти против неё бесполезно. Ну, а вы, сударь обережник? Впрочем, знаю. И освобождаю вас от обязательств по отношению к дону Теймуру дель Торресу да Гама. У меня есть на то полномочия, поверьте. Что ещё?

Рорик краснеет, словно девушка.

Человек, первый встретивший меня в Гайе и направивший прямиком к первому квесту, мягко и как-то знакомо улыбается.

— Со временем она изменит своё мнение. Мой вам совет: не пытайтесь выглядеть лучше или умнее, это не совсем правильная позиция. Просто будьте самими собой. За человека куда больше умных фраз говорят поступки, а вы своими деяниями уже многое доказали.

Обводит взглядом присутствующих.

— Что ж, судари мои…

И на какое-то время мне вдруг кажется, что подмигивает он именно мне.

— Нам пора. Но прежде, чем уходить, позвольте мне забрать некий раритет. Хотелось бы вернуть его владельцу… Владелице.

Вновь повернувшись к окаменевшему демиургу, легко вытаскивает из мраморной руки… нет, не нож. Сверкающий холодной синеватой сталью стилет.

— Вы меня очень обяжете, сударыня…

Словно в невидимый водоворот, меня затягивает куда-то назад, вглубь… или ввысь? Не понимаю. Теряется и пропадают пещера, Игрок, верх, низ, свет, тьма… Судорожно вздрогнув, я пытаюсь приподняться на скамье, и от моего барахтанья сыплются подушечки с тёплой деревянной поверхности. Опомнившись — сон, в самом деле, сон! — я озираюсь — да так и замираю.

— Ты меня очень обяжешь, дитя моё, если передашь вот это…

Высокая сухопарая фигура. Седины, перехваченные на старинный манер ремешком. Ласковые глаза с разбегающимися от уголков морщинками. И мерцающие за спиной почти невидимые белые крылья…

— … моей матушке.

Поколебавшись, Егорушка не отдаёт кинжал мне в руки, очевидно, справедливо рассудив, что в полупроснувшемся состоянии я могу и покалечиться ненароком, а кладёт его на столик, рядом с книгами.

Легко двоеперстием касается моего лба — и сонная одурь проходит, уступая место ясности ума.

— Благословляю тебя и внучек. Сколь мог — был с вами, поддерживал вдали от Гайи. Теперь вам всем хорошо. У вас теперь два мира, две родины. Живите счастливо. А мне пора уходить. Договор с Макошью был у нас на пятьдесят лет, остался год, скоро вернусь. Так и передай.

Он уже отступает к выходу и истаивает, как до него — богиня, когда я, опомнившись, восклицаю:

— Так кому передать-то?

Вздохнув и временно материализовавшись, он потирает ладонями лицо и вновь меняется.

— Дорогая донна… Алмазная донна, неужели вы до сих пор не догадались?

Дон Теймур, только совершенно седой, но такой же моложавый, подтянутый… и не в любимом чёрном с серебром, а в белом с золотом камзоле, отвешивает мне изящный поклон… и исчезает. На этот раз окончательно.

* * *