Сорок пять

Потом он отправился провести остаток ночи в другую гостиницу, среди пьяниц, которые даже и не могли заподозрить, что этот высокий незнакомец с веселым лицом и любезным видом только что убил двух человек и едва не был убит сам.

Рассвет застал его уже на дороге; он ехал, охваченный беспокойством, возраставшим с каждой минутой. Две попытки, к счастью, не удались, но третья могла оказаться для него гибельной. В этот момент он согласился бы договориться со всеми на свете сторонниками Гизов, нарассказав им всяческой чепухи, которую он великолепно умел сочинять.

Небольшая рощица вызывала в нем такие опасения, что их трудно описать; при виде рва у него по коже начинали бегать мурашки, а стена чуть-чуть выше обычной едва не заставляла его повернуть обратно.

Время от времени он давал себе слово, что, добравшись до Орлеана, пошлет к королю курьера с требованием конвоя, который сопровождал бы его от одного города до другого.

Но так как до Орлеана дорога была пустынна и совершено безопасна, Шико подумал, что разыгрывать труса не стоит, ибо король изменит о нем доброе мнение, а конвой будет очень стеснять его; кроме того, сто рвов, пятьдесят рощиц, двадцать стен, десять порослей кустарника остались позади, и ни одного подозрительного предмета не появилось на камнях или под ветвями.

Но после Орлеана опасения Шико удвоились; до четырех часов, когда начинало смеркаться, времени оставалось много. Дорога шла сквозь чащу леса и поднималась ступенями; путешественник выделялся на сероватом фоне дороги, как мавр, намалеванный на мишени, для всякого, кому могла прийти охота настичь его пулей из аркебузы.

Внезапно Шико услышал вдали шум, похожий на топот копыт по сухой земле, когда лошади мчатся галопом. Он оглянулся; от подножия холма, на который он поднялся до половины, во весь опор мчались всадники.

Он сосчитал — их было семь. У четверых за плечами были мушкеты. Заходящее солнце бросало на каждый ствол длинный кроваво-красный отсвет.

Их кони мчались гораздо быстрее лошади Шико. Да Шико и не думал состязаться в скорости, так как это только уменьшило бы его обороноспособность в случае нападения. Он только заставил свою лошадь двигаться зигзагами, чтобы не дать возможности вооруженным аркебузами всадникам взять точный прицел.

Шико пользовался этим маневром, отлично зная и аркебузы вообще, и стрелков из них в частности; потому что в ту минуту, как всадники оказались в пятидесяти шагах от него, они приветствовали его четырьмя пулями, которые, следуя по направлению движения всадников, пролетели прямо над его головой.

Шико, как было сказано, ждал этих четырех выстрелов, и он заранее обдумал свой план. Услышав свист пуль, он отпустил вожжи и соскользнул с лошади. Из предосторожности он вытащил шпагу из ножен и зажал в левой руке кинжал, наточенный, как бритва, и заостренный, как игла.

Мы уже сказали, что он упал, но при этом так, чтобы его ноги оказались поджатыми, как пружины, готовые распрямиться; в то же время благодаря позе, принятой им во время падения, его голова оказалась защищенной грудью лошади.

Радостный крик послышался из группы всадников, которые, увидев, что Шико падает, сочли его мертвым.

— Я вам говорил, дураки, — воскликнул приближавшийся галопом человек в маске, — вы все сделали не так, потому что не следовали точным приказаниям. Но теперь он сражен; живого или мертвого, обыщите его и прикончите, если он шевельнется.

— Слушаю, сударь, — почтительно ответил один из солдат.

Все спешились, за исключением одного, который собрал все поводья и остался охранять лошадей.

Шико не был человеком набожным, но в этот момент он подумал, что Бог есть, что Бог открывает ему свои объятия и, может быть, через пять минут грешник предстанет перед своим судией.

Он пробормотал какую-то мрачную и в то же время пламенную молитву, которая, несомненно, была услышана на Небе.

Двое подошли к Шико; у обоих были в руках шпаги.

Они прекрасно понимали, что противник их не убит, ибо он стонал.

Так как он не двигался и не пытался сопротивляться, наиболее усердный из них имел неосторожность приблизиться настолько, что Шико мог достать до него левой рукой, и тотчас кинжал, точно выброшенный пружиной, распорол ему горло, и рукоятка вошла в него, как в мягкий воск. В то же время шпага до половины вонзилась между ребер другого всадника, пытавшегося бежать.

— Черт возьми! — воскликнул командир. — Предательство! Заряжайте мушкеты: этот плут еще жив!

— Конечно, жив, — сказал Шико, глаза которого метали молнии; и, быстрый, как мысль, он бросился на командира, направив острие на его маску.

Но два солдата уже схватили его. Он обернулся, широким ударом шпаги распорол ляжку одному и освободился.

— Мальчишки несчастные! — кричал командир. — Аркебузы, черт вас дери!

— Прежде чем они зарядят, — сказал Шико, — я тебе выпущу кишки, негодяй, и перережу шнурки твоей маски, чтобы узнать, кто ты.

— Держитесь, сударь, держитесь, я защищу вас, — послышался голос, который показался Шико идущим с неба.