Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Союзнический Контрольный Совет принял решение о том, что исполнение приговора должно приводиться в соответствии с порядком исполнения уголовных наказаний в немецких тюрьмах. Немецкие законы предусматривали обязательным условием заключения труд. Заключенные должны работать ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней. Когда заключенных было семеро, они работали в камерном блоке под наблюдением старшего надзирателя — за длинным столом клеили конверты. По Уставу им не разрешалось разговаривать между собой. Один из них читал вслух какую-нибудь книгу, разрешенную цензурой. При мне, когда их осталось только трое, этот вид работы был отменен. Основная работа была перенесена в сад. И в это же время деревянные башмаки были заменены на обычную обувь, а темно-серые брюки — на коричневые вельветовые.

Итак, вернувшись с прогулки, Ширах и Шпеер вошли в помещение как всегда первыми. Любезно поздоровались и прошли в камеры, готовясь получать письма. Ширах при этом насвистывал какую-то веселую мелодию и улыбался. При вручении письма Шпееру я в очередной раз предупредила его, чтобы он писал разборчивее. Он вежливо ответил, что старается, но ему трудно, так как донимает ревматизм суставов. Гесса нам пришлось ждать долго: он шел медленно, волочил ноги, останавливаясь на каждом шагу. Мне показалось — назло. Когда он входил в свою камеру, я отвела глаза, стараясь не смотреть на этого худого, опустившегося старика — он производил на меня ужасное впечатление. Хартман ему сказал, что в прошлый раз он превысил разрешенное количество слов, поэтому в этот раз будет писать меньше. “Яволь!”, — как всегда ответил Гесс.

Раньше Уставом тюрьмы было определено, что заключенные имели право написать и получить одно письмо в 1200 слов каждые четыре недели. Позже эти условия были пересмотрены и им разрешили писать письмо каждую неделю объемом в 1300 слов. В исключительных случаях Дирекция могла разрешить написать дополнительное письмо. Четырехсторонним соглашением директоров тюрьмы от 2 апреля 1954 года заключенному было разрешено переписываться по юридическим вопросам с адвокатом, фамилию которого он должен был заблаговременно сообщить директорам.

Письма должны были быть написаны на немецком языке, разборчиво, без шифра или стенографических знаков. Не разрешалось ничего подчеркивать, использовать сокращения и это также относилось к инициалам. Не разрешались изображения знаками без их расшифровки. Письма для цензуры должны были подаваться в открытом виде.

С разрешения дирекции заключенный мог получать письма в такие же промежутки времени, в какие писал сам. Фотокопии всей корреспонденции, получаемой и отправляемой заключенными, сохранялись в их личных делах. Нарушение этих требований давало основание не отправлять письма. Вся получаемая корреспонденция представлялась цензорам нераспечатанной. Запрещалось делать заметки на полях письма, а также зачеркивать части письма. В том случае, когда даже все прочие условия переписки были выполнены, Дирекция могла задержать письмо, если считала, что налицо имелось злоупотребление привилегией писать письма. Приказ о задержании письма доводился до сведения заключенного. Дирекция могла разрешить заменить изъятое письмо другим. По разрешению Дирекции заключенному сообщались или возвращались части задержанного письма, не вызвавшие подозрений. Адресаты получали голубовато-зеленые конверты с почтовой маркой Берлина. В левом углу конверта большими черными буквами было напечатано: “Межсоюзническая тюрьма Шпандау. Берлин — Шпандау. Вильгельмштрассе, 23”.

Письма заключенным приходили со всего света и на разных языках. У меня собралась богатейшая коллекция почтовых марок. В конвертах были открытки, просьбы об автографах и даже доллары. Часто письма были из Америки на английском. Одна дама, обращаясь к Шираху, вспоминала, как она танцевала с ним в Вене на балу и какой он был красивый. Естественно, мы все это не вручали адресатам.

После цензуры мы с Хартманом отправились на стадион в Гатов (английский сектор Берлина) на парад 1-го батальона королевского шотландского полка. Этот парад англичане устроили в честь дня рождения принцессы Мэри, сестры умершего короля. Парад принимал английский комендант генерал Делаком. После парада к нам подходили многие гости, особенно те, которые бывали на обедах в тюрьме Шпандау. Английский бригадир Гамильтон рассыпался в комплиментах по поводу того, как мне идет военная форма. Действительно, военную форму я заказывала мастеру, который в свое время шил мундиры высшим офицерам вермахта. С генералом я танцевала на балу в Конгресс-халле. У него очень интересная жена. Говорят, что она писательница, у нее восемь романов. Надо будет что-нибудь почитать ради любопытства.