По широкой мраморной лестнице мы поднялись в фойе Конгресс-халле. По бокам ее стояли навытяжку американские солдаты, в основном темнокожие, отдавая честь прибывающим гостям. Я давно заметила, что американцы на массовых показательных мероприятиях в Европе любят на передний план выставлять темнокожих военнослужащих, как бы подчеркивая полное равенство между ними и белыми. Если, например, на параде идет колонна офицеров, то возглавляет ее, как правило, темнокожий.
В фойе нас представили хозяевам бала — командиру авиабазы Темпельгоф, его заместителю и их женам. Гости постепенно заполняли Конгресс-халле. Звучали популярные мелодии тех лет в исполнении трех оркестров, а предложенный легкий ужин и французское шампанское способствовали праздничному настроению.
Незабываемое впечатление произвело и само здание Конгресс-халле, где проходил ночной бал. Несмотря на свои непривычные модернистские формы, оно производило прекрасное впечатление, особенно внутри. Здание построено в виде бабочки с многочисленными залами и фойе. Как рассказал нам служащий, американцы построили это здание в 1950 году и подарили его немцам. Великолепны террасы, с которых открывается изумительный вид на Тиргартен — парк возле здания рейхстага. Море цветов, зелени снизу искусно подсвечивалось прожекторами. Особенно эффектны фонтаны у главного входа. Газета “Старз энд Страйпс”, которую американцы выпускали тогда в Европе, отвела много места описанию этого бала, сопроводив текст многочисленными иллюстрациями под заголовком “Русские впервые приняли в нем участие. Перещеголяли нас не только в спутниках, но и в нарядах”. Оказанный нам теплый прием я связывала тогда с надеждой на улучшение взаимоотношений между бывшими союзниками. Люди устали от постоянных взаимных обвинений в подозрительности, устали от “холодной войны”. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться…
Но балы балами, а работа работой.
Значительную часть территории внутреннего двора тюрьмы занимал сад, который распорядком дня был предусмотрен местом для прогулок и работы заключенных. Это была для них единственная возможность свободно побыть на свежем воздухе, хотя и находились они здесь еще под более пристальным надзором охраны, чем в камерах. Вооруженные автоматами солдаты внимательно следили за ними, находясь на высоких вышках, расположенных по периметру тюремной стены.
Сад был прекрасен, особенно в весеннее и летнее время. Благоухала пышно распустившаяся розово-лиловая сирень. Огромные ореховые деревья были обильно усыпаны вызревшими плодами. Розетки спелой темно-красной земляники, как цветной ковер, покрывали заботливо ухоженные и удобренные грядки. Особенно этим любил заниматься Шпеер. В своих письмах жене он писал, что работа в саду доставляет ему удовольствие и позволяет не замечать, как проходит время. В саду, казалось, всего было в изобилии. Но было одно, недоступное для заключенных, — это свобода.
Раньше, в трудное послевоенное время, все выращенное заключенными поступало в тюремную кухню. Со временем эта необходимость отпала, работой в саду занимались только Шпеер и отчасти Ширах. Хотя, впрочем, он чаще расхаживал по саду, используя при этом шагомер, переданный ему родственниками. Гесс также предпочитал одиноко мерить шагами тропинки в саду.
Заключенный Шпеер сразу же направлялся к своим грядкам: пропалывал их, рыхлил почву, заботливо ухаживая за всходами. Он очень любил цветы и специально соорудил для них клумбу, обложив ее камнями.
Франк Хаули, заместитель американского коменданта Берлина, так описывал семерых нацистских военных преступников, когда он впервые увидел их работающими в тюремном саду: “Они похожи на семерых лодырей-бездельников. Их одежда состоит из темно-серых штанов, серой рубахи, белых носков и деревянных башмаков. В порядке предосторожности от возможного совершения самоубийства, штаны поддерживаются тонкими, словно из ниток, подтяжками, так что если заключенный попытается их использовать, то они от слабости разорвутся под тяжестью нескольких килограммов”.