Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

Спустя несколько месяцев участники драмы в Бялке уже проливали кровь на фронте. Их вклад содержится в славных делах 1-й пехотной дивизии имени Т. Костюшко на Поморском валу, под Щецином и в Берлине. 37-й пехотный полк потерял у Нейсе и Будзишина 314 человек убитыми и почти 1000 ранеными — 45 процентов своего состава{306}. Однако, когда эти люди честно сражались за родину, оперативная группа из учебного центра и 3-го батальона внутренних войск окружила во дворце в Народе давно уже преследуемый лесной отряд реакционного подполья, в составе которого было немало дезертиров и из 31-го полка. В течение нескольких недель дворец служил им крепостью. Осада длилась несколько часов{307}.

ТАКОВА РЕАЛЬНОСТЬ

Импровизации. Встреча состоялась 17 октября в пять часов вечера в пустом и холодном зале ресторана «Гранд-отель» в Москве. Один — невысокий брюнет со слегка прищуренными меланхоличными глазами, в темном костюме — легким кивком головы отослал сопровождавшего его офицера.

В тот день он выглядел еще более грустным, чем обычно. Другой — низкий и плотный, с круглой лысеющей головой, приплюснутой сверху, пришел один. Стискивая челюсти, он выглядел как миниатюрное подобие того великого «бульдога» с вечной сигарой в зубах.

«Господин Берут прибыл с майором Раугевичем, начальником военной канцелярии. Наш разговор с Берутом происходил с глазу на глаз»{308}, — отмечал второй из собеседников Станислав Миколайчик.

Это уже не первый разговор, хотя с глазу на глаз — первый.

Шли поиски договоренности. Обнаруживалось полное отсутствие взаимопонимания.

«Лондон» говорил о достоинстве и гордости, о праве и бесправии, о великодушии и презрении. Родина говорила о том, что война продолжается и что люди должны воевать, жить и восстанавливать.

«Лондон» говорил о конституции 1935 года и о линии Керзона. Родина говорила: «Самое важное для нас — отношения с Советским Союзом». Но те, из Лондона, которые ничем другим не интересовались и не занимались, кроме вопроса о польско-советских отношениях, не могли понять, что для нас в наполовину освобожденной фронтовой стране эти слова означают нечто совершенно иное.

Для них это было главным прежде всего во имя сохранения пограничного статус-кво в вопросах о «священной» границе, установленной Рижским договором 1921 года, и неприемлемости линии Керзона.

Для родины это охватывало совершенно иной круг вопросов, не формально правовых, наподобие давно уже не существующего в действительности статус-кво, а самых что ни на есть реальных, непосредственно и уже сейчас затрагивающих судьбы людей проблем оружия и хлеба, войска и порядка, сырья и финансов, дружбы и неприязни миллионов.

И даже этот вопрос — вопрос о линии Керзона выглядел совсем иначе. Напомним, что правовая основа советской политики, неизменно и настойчиво, а главное, открыто формулировавшаяся в течение всего периода отношений с самыми различными польскими представительствами, заключалась в признании статус-кво, установленного не устаревшим договором 1921 года, а решениями народных собраний Западной Украины и Западной Белоруссии от 28 ноября 1939 года. Граница, которая имелась в виду в этих решениях, отнюдь не совпадала с линией Керзона. Линия Керзона проходила западнее той границы, о которой грезил «Лондон». Линия Керзона проходила восточнее действительной границы, которая определялась фактически не подлежавшей сомнению, неизменной в течение всей войны позицией Советского Союза. А в момент, когда ПКНО занимался практическим налаживанием отношений с Советским Союзом, польско-советская граница юридически не была и не могла быть окончательно определена. Управление землями Белостокского воеводства и уездами на границе Львовского и Жешувского воеводств было передано ПКНО «под честное слово» в Белостоке — через неделю после освобождения, в Жешуве — через десять дней, в Любачуве — лишь через пять недель{309}. Один уезд Жешувского воеводства не могли «найти» до весны{310}, а окончательный, официальный, имеющий юридическую силу польско-советский договор о границе был подписан в августе 1945 года.

Для Польши вопрос об отношениях с Советским Союзом был самым важным. От них зависели очертания Польши на востоке, от них зависели очертания Польши на западе. От них зависело дальнейшее участие Польши в войне, а следовательно, ее вклад в победу, а значит, и ее место в послевоенной Европе при закладке фундамента нового мира.

Будущее зависело от них.

От них зависело и настоящее: прозаические будни пяти миллионов поляков, условия их жизни, их повседневный хлеб и смысл всех усилий, условия труда и борьбы, организация жизни, результаты дневных хлопот и ночной покой. Миколайчика, когда он сидел за столом в ресторане московского «Гранд-отеля», эти проблемы не занимали.