Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

«Мы не претендовали на вывод, — напишет позднее офицер 2-й армии капитан Мариан Нашковский по поводу возвращения случайных дезертиров, — что их возвращение — результат глубокой веры в наше дело, что это результат недолгой, слишком недолгой нашей политической работы. Просто в них заговорили совесть, польское национальное чувство, стремление честно сражаться против немцев и отвращение к политиканству»{304}.

Из офицеров 31-го полка, кроме подпоручника Студзиньского, не хватало еще подпоручника Гловаля. Оба были довоенными польскими офицерами, в войско вступили на территории Люблинщины. Возвращавшиеся солдаты приносили сообщения о действительном ходе событий. Рядовой Хенрик Униловский показал, что все солдаты с оружием и полной выкладкой явились на общий сбор по приказу поручника Студзиньского. В 23 часа 30 минут рота двинулась на юг. Спустя какое-то время у солдат возникли подозрения. Предположения высказывались разные, и некоторые солдаты потихоньку договорились между собой, что при первой же возможности убегут и вернутся в полк.

Рядовой Бронислав Гаврон показал, что после сигнала вечерней зори к нему пришел его друг и сказал: «Будь в полной готовности, пойдем на ночные учения». Командир взвода капрал Липиньский вывел солдат из населенного пункта. На расстоянии трех километров от Избицы, в лесу, он объявил подчиненным истинную цель марша. Рядовой Гаврон, поняв, что невольно стал дезертиром, сбежал и вернулся в полк.

Солдаты, которых обнаружили прочесывавшие лес подразделения 11-го пехотного полка 4-й дивизии, рассказали, что их группа во главе со взводным маршировала в направлении на Замостье. Им было сказано, что они идут на ночные учения. У моста через Вепш повстречавшийся им штатский отозвал взводного в сторону и долго с ним разговаривал. Затем солдатам сообщили, что они идут в новую часть, расположенную близ деревеньки Боньча, где в одном из хуторов их ожидает хороший ужин с выпивкой. Им пообещали выдать документы, по которым они будут числиться несовершеннолетними, чтобы их не забрали в армию.

Картина становилась сложнее, богаче, рельефнее, приобретала форму. Но драма продолжала разыгрываться как бы самостоятельно, в силу собственных внутренних законов.

Немедленно было сменено командование дивизии, сняты командир дивизии полковник Юзеф Мельдер и его заместитель по политико-воспитательной работе. Командиром дивизии был назначен полковник Миколай Прус-Венцковский, опытный польский офицер, участник сентябрьской кампании. Его заместителем стал майор Ян Шанявский, командир отрядов АЛ в Жолибоже, которые две недели назад прорвались через Вислу на правый берег.

Судебное разбирательство вскрыло картину жизни полка, предшествовавшей массовому дезертирству, а также ход событий во время самой катастрофы. Общее число дезертиров, как установил суд, составляло не тысячи, а 667 человек. Суд выявил не только многие недостатки, упущения, порой преступные, но и необыкновенно трудное положение, в котором находился немногочисленный кадровый состав полка. На многие вопросы судебное разбирательство не получило ответа: оно не обнаружило «взводного в звании капитана», не обнаружило «подпольной организации», не нашло ни «зеленого треугольника», ни «клеверного листка»…

20 октября в Люблине сержант 31-го пехотного полка встретил на улице одного из двух пропавших офицеров — подпоручника Гловаля. Гловаля арестовали, но он категорически отрицал свою принадлежность как во время оккупации, так и после освобождения к какой бы то ни было подпольной организации. Он отрицал и то, что вел агитацию в пользу дезертирства. Собственное бегство из полка он объяснял тем, что поверил слухам о том, что полк должен быть вывезен на Дальний Восток. «Я вступил в Войско Польское, чтобы драться с немцами, а не для того, чтобы скитаться по России», — показал он на следствии. Подпоручнику Гловалю как офицеру штаба должен был быть известен приказ о передислокации всей 7-й дивизии на 100 километров к северу, ближе к штабу армии, ему должно было быть известно, что на новом месте расположения уже даже разведаны и определены квартиры.

Правда, следствие едва ли длилось три дня; многие, даже основные, проблемы оно оставило невыясненными.