Соратник Орлеанской девы. Триумф и трагедия Жиля де Рэ

Впрочем, если к обвинению в колдовстве добавлялись другие пункты – например воровство или покушение на убийство, суду приходилось допускать адвоката на процесс. Одним из таких случаев стало дело Маргарет Сабиа, решение по которому Парижский парламент вынес 9 апреля 1354 года. Благодаря составленной адвокатом апелляции на вердикт предыдущего суда женщина была полностью оправдана и освобождена из-под стражи[34]. Правда, дожидаться справедливости подсудимой пришлось несколько лет. И лишь последний год, когда шло рассмотрение апелляции, Маргарет провела на свободе – по ходатайству адвоката её выпустили из тюрьмы под залог. Понятно, что без профессионального защитника этот процесс вряд ли завершился бы так удачно для обвиняемой.

Хотя европейские судьи XV века и старались препятствовать работе адвокатов, под малейшими предлогами отказывая подозреваемому в профессиональной защите, полностью исключить их из процесса не удавалось даже при обвинениях в колдовстве. Примером тому может служить дело Франсуазы Бонвен из Шерминьона, которое рассматривалось в Женевском диоцезе. В 1467 году суд над ней закончился оправданием обвиняемой, которая, как и Маргарет Сабиа, воспользовалась услугами профессионального защитника.

Благоприятный для подсудимых вердикт в обоих случаях был результатом не только удачной стратегии, выбранной адвокатами, но и имеющейся у них возможностью самостоятельно фиксировать всё, происходящее на процессе. Запись, которую по просьбе адвоката вели независимые нотариусы, лишала судебных писцов возможности искажать слова подозреваемого в выгодном для обвинения ключе.

Необходимо помнить, что никакой системы скорописи в те годы во Франции не существовало. Стенографические техники времён Римской империи уже успели забыть, а новые появились гораздо позже. Речи участников процесса фиксировали несколько писцов и нотариусов, каждый успевал записать лишь малую часть услышанного. После заседания они сверяли получившиеся результаты и на этой основе составляли окончательный вариант протокола. Получался вольный пересказ судебного заседания… Часто – даже слишком вольный.

Главная цель этого литературного произведения под названием «Материалы процесса по делу о…» – создать на его страницах образ беспристрастного судьи, который никогда не ошибается, и портрет идеального преступника, в чьей вине не может быть даже тени сомнений.

Специалист по истории Франции Ольга Тогоева в научном исследовании, посвящённом процессам XIV—XV веков, отмечает, что возвышение образа судьи часто начиналось уже с первых строк протокола. Если вина подсудимого не вызывала сомнения, фигура истца из материалов дела вытеснялась судьёй. «Мы не найдем ни одного упоминания о настоящих истцах в “Признаниях и приговорах”, – отмечает Тогоева, – мы почти не встретим их в приговорах Парижского парламента или в “Регистре Шатле”. Все три упомянутых источника – сборники материалов по уголовным делам, призванные служить образцами для судей в провинциях.

Конечно же, истцы исчезали не из каждого процесса. Когда обвинение было сомнительным и судьи подозревали, что в дальнейшем его могут оспорить, фигура истца в материалах процесса сохранялась. К примеру, в упомянутом ранее деле Маргарет Сабиа обвинителем и истцом выступал её племянник Оливье Мальнери.

Ещё одним способом возвысить образ судьи стало использование хорошо знакомого средневековым авторам риторического приёма усиления, когда рядом ставились два слова-синонима, призванных подчеркнуть мысль, которую судьи считали важной. Так, если верить протоколам, подследственный обычно «был отведён и препровождён» (seroit menez et conduis) в зал суда, где обвинения ему «предъявляли и зачитывали» (imposez et declarez). После чего он «был спрошен и допрошен (examine et interrogue) о всех проступках и преступлениях» (faussetez et mauvaistiez), которые «содеял и совершил» (qu’il avoit faites et commises).

Эти обвинения он «признавал и подтверждал» (confermer et affermer) по «своему желанию и доброй воле» (de sa bon gre et de sa bonne volente). В противном случае, а также в целях получения дополнительной информации он мог «быть послан и отправлен» на пытку (mis, lie et estendu a la question), чтобы узнать о возможных «проступках и преступлениях» (crimes et larrecins). В дальнейшем эти показания он «признавал и подтверждал» (rattiffia et approuva) в зале заседаний.

Понятно, что когда речь в протоколе заходила о судье, тот неизменно оказывался достойным и сведущим человеком (honorable homme et sage maistre). Если по ходу дела в суд поступали королевские письма с инструкциями, в материалах процесса всегда сохранялось упоминание о «пожелании и повелении короля» (le rоу avoit voulu et ordonne). Верность принимаемых решений могла подчёркиваться их соответствием обычному праву (вековым обычаям – кутюмам) и/или королевскому законодательству.