Большинство историй начинаются с «введения», достаточного для постановки сцены, а далее появляются персонажи и обозначаются их главные заботы и тяготы. Затем рассказчик дает некоторые подсказки о некоем основном событии или о проблеме, которая требует решения. С этого момента у слушателя складывается общее представление о том, что будет дальше: подробное описание проблемы, способ ее решения и финал истории возможно, с какими-то практическими или этическими выводами. В любом случае упомянутые «магические» слова активируют в сознании опытных слушателей множество фреймов ожидания, помогающих предвидеть, какие терминалы нуждаются в заполнении.
Помимо активации всех этих конкретных ожиданий, фраза «когда-то, давным-давно» играет еще одну важную роль: из нее следует, что события вымышлены – или, во всяком случае, случились слишком давно, чтобы требовать к себе пристального личного внимания. Вместо того фраза побуждает слушателя забыть о тех симпатиях и антипатиях, которые следует испытывать, когда реальные люди сталкиваются с чудесами, происходящими в сказках, – превращаются в жаб, оказываются в камне стен или попадают в брюхо жуткого дракона.
26.6. Смысл и бессмыслица
Частично значение предложения зависит от отдельных слов, в него входящих, а частично – от порядка этих слов.
Что делает эти предложения настолько разными по своему содержанию, хотя в них употребляются одни и те же слова? Полагаю, все дело в том, что наш языковый агент, едва услышав первую цепочку слова, точно знает, как ее обработать, поскольку она соответствует хорошо усвоенному фрейму предложений. Вторая строка нарушает знакомую форму. Но как мы воспринимаем эти фреймы предложений? К этому вопросу мы вскоре вернемся, а пока давайте просто предположим, что наш юный слушатель каким-то образом научился классифицировать слова по типам, вычленять среди них существительные, прилагательные, глаголы и наречия. (Будем игнорировать тот факт, что детям предстоит многому научиться, прежде чем они получают навык употреблять слова так, как это делают взрослые.) Значит, первая строка имеет следующую форму:
Допустим, наш слушатель освоил некую систему распознавания, которая активируется при прослушивании этой строки, состоящей из слов конкретных типов. Данный фрейм побуждает к выполнению специального сценария, который заполняет терминалы трансфрейма. Нема для «кражи» назначается терминалу Действие, нема для «квадратов» назначается терминалу Деятель. Далее фрейм активирует сценарии, которые изменяют действие «красть», прилагая сюда нему для «честно», и изменяют объект «квадраты», используя нему для «круглые». До этого момента все идет гладко: языковый агент подобрал применение для каждого слова. У нас имеются особые обозначения для цепочек слов или строк, которые мы обрабатываем с такой легкостью: мы называем их «фразами» или «предложениями».
Однако теперь возникает серьезный конфликт в ряде других агентов, вызванный очевидной несовместимостью условий. Фрейм для «кражи» требует, чтобы Деятель был одушевленным. Квадрат не может украсть, потому что он не является живым существом! Кроме того, действие «украсть» считается предосудительным, то есть противоречит модификатору «честно». Вдобавок ситуация усугубляется тем, что агент описания формы не принимает полинемы для «круглых» и «квадратов», если они обе активируются одновременно. Не имеет значения, что наше предложение грамматически правильно: в нем столько противоречий, что большая часть значения как бы ликвидируется, и мы признаем его бессмыслицей. Но важно отметить, что различие между смыслом и нелепицей лишь отчасти определяется грамматикой. Давайте посмотрим, что происходит, когда мы слышим эти три слова:
Пускай они не укладываются ни в один сколько-нибудь закрепленный грамматический фрейм, эти слова активируют некоторый смысл, возникающий «помимо» всех грамматических форм, соответствующий знакомому фрейму-истории, то бишь дидактическому рассказу о воре, который был пойман и справедливо пожал по заслугам. «Неграмматические» выражения часто обладают смыслом, когда порождают ясные и стабильные ментальные состояниям. Грамматика – служанка языка, а не его госпожа.
26.7. Фреймы для имен