Еще любовь горчит и веселит, гортань хрипит,а голова болито завтрашних трудах. Светло и мглистона улице, в кармане ни копья, и фонари, как рыбья чешуя,полуночные страхи атеистаприумножают, плавая, горя в стеклянных лужах.Только октябрянам не хватало, милая, – сегодняозябшие деревья не поют, и холодком нездешним обдаютслова благословения Господня.Нет, если вера чем-то хороша, то в ней душа,печалуясь, греша,потусторонней светится заботой —хмельным пространством, согнутым в дугу, где квант и кварк играют на снегу,два гончих пса перед ночной охотой.И ты есть ты, тот самый, что плясал перед ковчегом,камешки бросалв Москва-реку, и злился, и лукавил.Случится все, что было и могло, – мы видим жизнь сквозь пыльное стекло,как говорил еще апостол Павел.Ты не развяжешь этого узла – но ляжет каменьво главу угла,и чужероден прелести и местина мастерке строительный раствор, и кровь кипитневерным мастерством,не чистоты взыскующим, а чести.
«Откроешь дверь – ночь плавает во тьме, и огоньком сияет на холме…»
Откроешь дверь – ночь плавает во тьме, и огоньком сияет на холмеее густой, благоуханный холод.Два счастья есть: паденье и полет. Все – странствие, прохожий звездный лед неутолимым жерновом размолот,и снится мне, что Бог седобород, что твердый путь уходит от ворот,где лает пес, любя и негодуя,что просто быть живым среди живых, среди сиянья капель дождевых,как мы, летящих в землю молодую.Безветрие – и ты к нему готов среди семи светил,семи цветовс блаженной пустотой в спокойном взоре,но есть еще преддверие грозы, где с Лермонтовым спорит Лао-цзы,кремнистый и речной, гора и горе.Есть человек, печален и горбат, необъяснимым ужасом богат,летит сквозь ночь в стальном автомобиле,отплакавшись вдали от отчих мест, то водку пьет, то молча землю ест,то тихо просит, чтоб его любили.Еще осталось время, лунный луч летит пространством, замкнутым на ключ, —ищи, душа, неверную подругу,изгнанницу в цепочке золотой, кошачий шепотмузыки простой,льни, бедная, к восторгу и испугу…